Очередь гудит. А моряки шагают вроде бы мимо, но глаза жадно смотрят на киоск тети Вали, на пенящуюся воду. И вдруг происходит нечто непредвиденное: откуда-то издали доносится знакомый гул авиационных моторов. Шум быстро нарастает. Стоящие в очереди смотрят на небо. Самолетов пока не видно, а гул все нарастает.

Кое-кто из очереди с тревогой посматривает на щели – не пора ли податься туда, вражеские самолеты налетают на Одессу обычно низко из-за облаков, внезапно… Неожиданно раздается характерный свист падающей авиационной бомбы. Очередь мгновенно разбегается. Кто лезет в щели, а иные просто укрываются под деревьями.

Моряки заворачивают к киоску. Тот, кто издал этот разбойный свист, первым подает тете Вале стакан. Проходит, наверно, не больше трех минут, моряки утоляют жажду, и свистун, обращаясь к изумленным одесситам, выбирающимся из щелей, говорит: «Щиро дякуем!»

Я ждал, что одураченные одесситы взорвутся, начнется, как здесь говорят, «кагал» или «сабантуй», но одесситы, поняв, что никакого налета нет, что над ними просто пошутили, начали хохотать. Одна из женщин, которая больше всех смеялась и, кстати, она первая, когда еще держалась очередь, предложила пустить моряков к киоску без очереди, уняла смех и, обращаясь к свистуну, сказала:

– Слухайте сюда! А ну покажите еще раз, как это у вас получается.

Моряк издал такой свист, что жутко было: казалось, над нами летела воздушная армада.

– Так вы же артист! – воскликнула женщина.

Моряк, довольный комплиментом, выдал многоколенную соловьиную трель. Надо было видеть, что сделалось с лицами одесситов! А тетя Валя Ищенко с восторгом произнесла: «От скаженный!»

Игравшие у песчаной кучи ребятишки бросили все и молча смотрели вслед удалявшимся морякам.

Одесситы, несмотря на частые бомбежки, артиллерийский обстрел, немного знали о том, что делалось на переднем крае обороны.

Правда, в осажденном городе почти невозможно скрыть истинное положение – по его улицам везли раненых и на глазах жителей одних размещали по госпиталям, других подымали по сходням и трапам на санитарные суда и отправляли в Крым и на Кавказ.

Через город на рубежи обороны проходили строем войска, прибывшие морем или сформированные на месте. Жители Одессы встречали их цветами, а мальчишки шагали с ними почти через весь город.

Когда попадаешь и Одессу, то невольно думается, что одессит это не просто житель города Одессы, а национальность. Загадка характера одессита – его бесхитростность, непосредственность ошеломляют, а в некоторых случаях и покоряют, хотя у всего этого есть и оборотная сторона – обдуманность, сыгранная в ключе стопроцентной наивности.

Вероятно, поэтому напутствие, сделанное пожилым рабочим проходящему отряду военных моряков, не вызвало в толпе одесситов ни малейшего чувства неловкости, напротив, оно было встречено с полным сочувствием.

– Браточки! – кричал хриплым голосом рабочий. – Бейте их так, шоб у них от здесь, – он хлопнул себя по заду, – от здесь мокро стало!

– Будь спок, папаша! – поддержала рабочего женщина, напоминавшая своим телосложением доменную печь. – Они дадуть так дадуть!.. Это ж военморы! Там плохих не держуть!

Моряки били фашистов. И делали это знатно. Но положение под Одессой в первой половине сентября не становилось легче.

В городе скопилось много раненых.

Не хватало оружия.

Нечем было пополнить сильно поредевшие части.

Сколь сложно положение на переднем крае, не знали даже сами защитники, ибо фронт был сильно растянут и изогнут подковой от моря и до моря вокруг Одессы.

В один из этих тяжелых дней я встретил у штаба OOP Александра Хамадана.

Подошла открытая машина командира дивизии генерала Петрова. Смотрю, рядом с шофером мой друг. Он вылез и, оправив ремень на гимнастерке, поздоровался.

Стройный, загорелый и улыбающийся. «Значит, доволен», – подумал я.

На участке дивизии генерала Петрова, откуда он прибыл, дела шли хорошо: не только атаки были все отбиты, но противник во многих местах бежал из своих окопов, побросав оружие.

Я рассказал ему о тяжелом положении в восточном секторе обороны, между Аджалыкским и Куяльницким лиманами: противник здесь не прекращает натиск. Наши части не выходят из боев, сильно потрепаны, понесли большие потери, много раненых. Против истощенного, поредевшего, давно не получающего пополнений полка Осипова стоят две дивизии, много артиллерии и танков. Ряды моряков тают как снег… Рассказал ему о захвате Чебанки, о взрыве четыреста двенадцатой батареи, об обстреле порта и города.

Хамадан приехал отправить в Москву очерки. В машине с ним молодая женщина. Он знакомит меня. Она стеснительно протягивает руку и называет себя Олей Пивень.

Оля работает в столовой штаба дивизии, она вольнонаемная, на фронте вместе с ребенком восьми лет. Муж где-то на Центральном фронте. Мальчику в школу надо идти, вот она хочет кое-что купить ему. Хамадан просит меня съездить с ней, пока сам он будет искать оказию. Я, ни минуты не колеблясь, соглашаюсь – мне после беседы с Гуревичем интересно побывать в магазинах Одессы.

Мы сели в машину. Когда завернули за угол, Оля сказала:

– А у нас там лучше… Как-то веселее. А здесь патрули ходят, щели нарыты, баррикады, зенитки на площадях. И народ все куда-то спешит.

– А вам не страшно на передовой?

– Сначала всего боялась… Свои начнут из пушек стрелять – я в щель лезу… Потом стала разбираться, и теперь не страшно. Я ж с дивизией из-под самого Прута, от границы иду.

Мы остановились у магазина. Я спросил Олю, что она хочет купить. Она стушевалась и извинительно сказала:

– Да мальчику моему Алешеньке валеночки… Одессу очень уж сильно бомбят – разобьют магазин, а в нем, мне сказали, как раз на Алешеньку катанки такие хорошенькие… Я спросила генерала, нельзя ли мне съездить. Он разрешил. Осень-то скоро пролетит, а там и зима придет. В чем же Алешенька в школу ходить будет?!

Валеночки для сына Оля Пивень купила замечательные. И к ним галоши, лаковые, на красной подкладочке. Довольна была – все улыбалась, и мнилось ей, как Алешенька наденет эти валеночки с галошами и пойдет в школу…

Хамадан уже ждал нас. Он сдал свой пакет в порту на миноносец, идущий в Севастополь, а оттуда его пакет пойдет в Москву самолетом.

Я попрощался с ними, даже не поговорив как следует: оба они спешили попасть в дивизию засветло.

Бригадный комиссар Леонид Порфирьевич Бочаров – начальник политотдела OOP – только что встал. Перед тем как натянуть на борцовские плечи гимнастерку, он любил немного «поиграть» двухпудовой гирей.

Его пистолет и широкий командирский ремень, свернувшийся змейкой, лежали на столе. Железная койка аккуратно заправлена. На Бочарове синькового цвета майка, так плотно облепившая мышцы, что казалось, сдерживает их из последних сил. Отлично отутюженные бриджи не очень гармонировали с тапочками и носками на резиночках.