Хотя приведенный фрагмент никаких новых для нас фактов и не содержит, он интересен самим тоном повествования. Павел рассказывает о своем опыте соприкосновения с революцией, как о некой детской болезни, которой он когда-то переболел и от которой давно излечился. Причем такой взгляд был присущ ему не только в 1803 году, когда писались эти строки, но и в 1795 году, когда он познакомился с Александром Павловичем. Уже в момент своей первой встречи с будущим императором молодой Строганов воспринял его как человека, находящегося во власти той же «болезни», которая когда-то задела и его самого. Однако теперь сам Павел смотрел на подобное увлечение революционными идеями уже со стороны, критическим взглядом «врача», почему и решил на «консилиуме» с Новосильцевым обсудить способы «ухода» за «больным», позволяющие избежать осложнений.

Далее в автобиографии П.А. Строганова идет речь о возникновении кружка «молодых друзей» будущего наследника, куда, кроме самого Павла и Новосильцева, вошли также польский князь А. Чарторыйский и В.П. Кочубей, племянник графа А.А. Безбородко. Это сообщество единомышленников имело общую цель – «привести народ деспотического государства, в коем мы живем, к такому, где он наслаждался бы свободным строем».

Любопытно, что из всех членов кружка наиболее радикальные взгляды имел не бывший «якобинец Очер», а великий князь Александр. О воззрениях будущего императора Строганов с откровенным неодобрением писал:

Когда Александр Павлович после смерти Екатерины II обрел статус официального наследника престола, «молодые друзья» предприняли попытку «исцелить» его от революционных иллюзий, для чего Новосильцев во время коронационных торжеств в Москве представил Александру мемуар с изложением общих взглядов членов их кружка на будущее России. Сам документ не сохранился, но его целью, по словам Строганова, было «дать почувствовать [будущему] императору необходимость двигаться медленно, двигаться постепенно и не допускать потрясений».

Князь Адам Ежи Чарторыйский (1770–1861), отпрыск влиятельного в Польше аристократического рода, за свою долгую жизнь успел побывать и государственным деятелем Российской империи, и ее врагом. После неудачной попытки принять в 1794 году участие в антироссийском восстании Костюшко, он, чтобы спасти конфискованное имущество своей семьи, поступил на русскую службу. Входя в круг «молодых друзей» Александра I, он в 1804–1806 годах занимал пост министра иностранных дел России. Однако в 1831 году князь Адам возглавил очередное антироссийское восстание в Польше, такое же неудачное, как предыдущие, и закончил свои дни в эмиграции

Поскольку этот шаг желаемого эффекта не принес, «консилиум» «молодых друзей» – а в описании Строганова они действительно напоминают врачей, дежурящих у постели больного, – придумал новое, «еще более эффективное» средство «повлиять на его [Александра] рассудок, дабы, так сказать, вложить ему в голову правильные идеи и обратить к пользе его благие намерения». Решено было обратиться за помощью к Лагарпу, чтобы тот своим авторитетом повлиял на бывшего ученика и внушил ему благоразумную умеренность. Письмо Лагарпу в ноябре 1797 года повез Н.Н. Новосильцев.

Виктор Павлович Кочубей (1768–1834), выходец из казацкой старшины Малороссии и племянник канцлера А.А. Безбородко, получил европейское образование, много путешествовал, посетив, в частности, революционную Францию. Заняв при Александре I пост министра внутренних дел, в дальнейшем неизменно принадлежал к кругу высших сановников империи

Однако в 1798 году Павел I подверг гонениям оппозиционно настроенных представителей придворных и армейских кругов. Под подозрением оказались и «молодые друзья» наследника, из-за чего Новосильцев предпочел задержаться в Англии. Весной же 1799 года их кружок и вовсе прекратил свое существование, поскольку Чарторыйский и Кочубей тоже уехали за границу. Рядом с великим князем остался только Павел Строганов.

Именно он и сообщил Новосильцеву о том, что 12 марта 1801 года Александр І взошел на престол. Один за другим «молодые друзья» потянулись в Россию. Восемнадцатого апреля в Петербург прибыл Кочубей. Двадцать второго они со Строгановым обсудили план дальнейших действий. Разделяя идею о необходимости проведения реформ сильным самодержцем, они сошлись во мнении, что главной задачей на текущий момент является укрепление власти императора.

Развивая и конкретизируя эту мысль, Строганов составил «Очерк системы, коей надо следовать в реформе управления империей» и представил его царю. Преобразования, считал он, необходимы, но осуществление их ни в коей мере не должно «будоражить дух народа»:

По мнению Строганова, подготовкой реформ должен заниматься специальный комитет под покровом глубокой тайны. Очевидно, такая мысль была навеяна автору «Очерка» опытом личного соприкосновения с событиями Французской революции. Уже тогда, воочию наблюдая ход народного движения, он при всей симпатии к лозунгам начального этапа революции не разделял восхищения своего наставника активностью масс и не раз в письмах отцу отмечал, что желает скорейшей стабилизации. И, как мы помним, ни при каких обстоятельствах, даже в период наибольшего увлечения революционными идеалами, Строганов не хотел, чтобы Россия пошла по пути Франции.

Его представления о необходимых России преобразованиях несли на себе заметный след полученного им в юности образования под руководством Ромма с его математическим, систематизирующим умом и любовью к геометрически точным схемам. Основной смысл предложений автора «Очерка» может быть выражен словом «упорядочить». Он советовал тщательно исследовать «шестеренки и приводные ремни» государственной машины, дабы изъять неисправные детали и заменить более совершенными. Тем самым можно было бы по частям улучшить целое, не ломая его.

Двадцать третьего апреля состоялась встреча молодого императора со Строгановым, на которой они обсудили изложенные в «Очерке» идеи. Строганов вновь подчеркнул необходимость укрепления и упорядочения системы управления как непременного условия успеха преобразований в целом. Александр І с ним согласился и заметил, что административная реформа должна также включать в себя определение и обеспечение «прав гражданина». Однако относительно содержания этих прав собеседники во мнениях не сошлись. Характерно, что предложенная Строгановым формулировка отличалась большей умеренностью: «Каждый гражданин должен быть уверен в своей собственности и в неограниченном праве иметь возможность делать с ней все, что не наносит ущерба другим». Царь же счел нужным к данному определению добавить: «ничто не должно мешать продвижению людей наверх по их заслугам». Строганов признал подобную идею в принципе правильной, но рискованной для практического применения, поскольку ей могли бы придать слишком широкое истолкование.