«Хана», – Нефедов наконец-то вытащил штырь, но понял, что уже не успеет. И тут, пока оборотень еще летел, выставив вперед лапы, тьма над поляной рассеялась, и черное веретено рухнуло, воткнувшись оборотню в голову, которая треснула и развалилась на куски, точно перезрелая дыня. Веретено упало в мох, задымившийся и вспыхнувший, а старшина успел отчаянно крутнуться на траве, уворачиваясь от туши, рухнувшей рядом. Времени, чтобы лежать и отдыхать, не было. Чтобы чувствовать боль – тоже. Степан рванулся вперед и с размаху, точно кастетом, ударил кованым штырем в голову фигуре в балахоне, только-только протиравшей заплывшие глаза. Но перед этим он повернул штырь острием к себе, чтобы удар пришелся рукоятью. Только не насмерть! Фигура ткнулась лбом в землю и застыла, нелепо сложившись.

– Ласс, Тэссер, Тар’Наль! – крикнул старшина, чувствуя, как рвотные спазмы сотрясают все тело. Его и правда вывернуло наизнанку – основательно, до желчи, а когда он, отхрипев и отфыркавшись, поднял голову, чья-то рука подхватила его под локоть и легко вздернула на ноги. Рядом стоял Ласс и протягивал флягу.

– Вода? – хрипло спросил Нефедов. Стерегущий Спину еле слышно фыркнул.

– Нет, конечно, – констатировал Степан и потянулся к горлышку фляги. И тут же взвыл не своим голосом: альвийское питье точно бритвой полоснуло по разбитым губам и прикушенному языку. Он заставил себя сделать несколько глотков, чувствуя, как в голове начинает звенеть и возвращается ясность.

Из сырого мха, шатаясь, поднялся Казимир Тхоржевский. Вампир, и без того обычно бледный, сейчас был белым как полотно, с огромными черными кругами под глубоко запавшими глазами.

– Вообще-то, – сказал он, – я предпочитаю такого не делать… слишком часто. Сразу все за один раз – это даже для моего деда многовато будет. А это кто?

Казимир вяло махнул рукой в сторону человека в балахоне. Да, теперь было точно ясно, что это человек. Небольшого роста, толстый, с плешивой головой, он уже начал приходить в себя и теперь стонал, ворочаясь в измызганном и заблеванном мху. Альвы подхватили его с двух сторон, а Ласс, бесшумно появившийся сзади, выдернул из кожаного футляра стиалл[24] и всадил человеку куда-то чуть ниже затылка. Тот обмяк и уронил дрожащие руки, которые повисли плетьми. Нефедов облегченно вздохнул – теперь он не опасался, что колдун (а в том, что это колдун, старшина почти не сомневался) выкинет неожиданный фортель.

– Так, – сказал он, оглядывая поляну. Красный мох уже начал увядать, осыпаясь бурыми хлопьями на два куска шерсти и шкуры, прикрывавших кости. Кран’тарен никогда, даже после смерти не превращается в человека, он просто высыхает, точно бурдюк, из которого выпустили воду. Старшина поглядел на болтающегося в каменных руках альвов человека.

– Кто такой? Ну? – спросил он. Плешивый пошевелил распухшими от укусов губами.

– Не убивайте…

– Ответ неправильный. Я спросил – кто такой? – Нефедов не давал волю ярости, которая в любую минуту могла прорваться наружу. Он просто спрашивал, и в голосе его скрипели ржавые шестеренки.

* * *

– Так он что – сам этих тварей привадил? – изумленный Родионыч сильнее задымил самокруткой. «Казбек» кончился, и теперь старшина, который сидел рядом на крыльце, бережно скручивал цигарку, стараясь не разбередить забинтованное плечо и туго перетянутую повязкой грудь.

– Сам. Он, Илья Сергеич, всю войну в этих местах отсиживался. Дезертир, сволочь. А места эти хорошо знал, потому что из Кедрового родом, как оказалось. Непонятно только, как он с оборотнями договорился. Через его скуленье да сопли я мало что разобрал. Похоже, он им пообещал, что к людям приведет. И мало того – сам ручей плотиной перекрыл. Кран’тарен – он ведь, когда сытый, даже понимает что-то. А этот гад еще до войны якшался с колдуном одним, тот ему и объяснил, как к себе такое зверье приваживать, чтоб не тронули и слушались. Вот он и привадил. Сначала – чтоб его защищали, если вдруг начнут дезертиров искать. А потом – просто потому, что почувствовал, как это сладко, когда чужие жизни себе под каблук кладешь.

– Паскуда… – старик покашлял горестно.

– Дальше – больше, – жестко продолжал Нефедов. – Ту деревню, Николаевку, он всю раскатать приказал. Не потому, что оборотни голодали. А потому что, как оказалось, девка там жила, которую он домогался. А она от него сбежала, да еще и своим родным рассказала. Они собирались в район звонить. Вот он и привел кран’таренов… Когда сюда прибыл тот, другой взвод – они не знали. Там были только люди, поэтому шансов у них не было, полный ноль. И ведь все рассчитал, гад ползучий! Чтоб второй, который помладше, подрос, этот… целый погреб набил деревенскими, подрезал им жилы на ногах да руках и оставил. Сам подумай, Родионыч – это человек ли?

Он вздохнул, прислонился спиной к дверному косяку и прикрыл глаза. Старый шахтер, увидев это, засуетился, встал, покряхтывая.

– Ты вот что, Матвеич… Посиди-ка, отдохни. Или поспи, это лучше всего. А я, старый дурак, к тебе с расспросами лезу… – бормотал он.

Степан сидел неподвижно, дышал глубоко. «Спит, – подумал Илья Сергеевич, – военный человек, оно и понятно. Где сел, там и спит. Ну ладно».

Он зашаркал в избу, стараясь потише стучать палкой.

* * *

Старшина Нефедов не спал. Он вспоминал. Тогда, на поляне, захлебываясь слезами, плешивый рассказал все, ничего не скрывая – да и зачем ему было нужно что-то скрывать? Кислый, медный привкус смерти отступил, пропадая с языка. Степан посмотрел на Казимира, который безмятежно чистил длинной щепкой свои аккуратные ногти.

– Властям сдашь? – спросил Тхоржевский.

– Ага. Как же. Еще и чаю ему налить, может, и на гармошке поиграть? – скрипнул зубами Степан.

– Тогда? – полувопросительно произнес вампир, но старшина уже видел, как хищно вздрогнули его губы.

– Забирай.

– Н-нет! Куда? А-а-а!.. Я все рассказал! – вой плешивого разорвал тишину, но альвы уже отступили, и он мешком плюхнулся под ноги Казимиру. Ласс выдернул стиалл и тоже отвернулся равнодушно. Вампир наклонился и схватил человечка за шею, разом превратив крик в невнятное бульканье.

– Я отлучусь, – сказал он, – ничего особенно красивого в этом нет.

– И где ты такой вежливости нахватался? Валяй. – Старшина был занят другим. Он подошел к погребу и долго смотрел вниз, туда, где плавал затухающий стон.

– Я проверил, Старший. Они все пахнут кран’тареном, – Ласс подошел и встал рядом, – на каждом его метка. Если их оставить так, то через два-три дня они превратятся. И тогда это уже не остановить.

– Ни одного? – мрачно переспросил Нефедов.

– Ни одного. Похоже, когда им резали жилы, кран’тарен кусал каждого. Точно пробуя на зуб. От его слюны нет противоядия, Старший. Только для нас… и может быть, для тебя.