Но, когда посадка закончилась, девушка, выбрав момент, прильнула к нему, обняла и прижалась к нему всем телом.

— Это тебе, сладенький. — Лаура протиснула кулачок между своей грудью и грудью странника, стараясь, чтобы никто не увидел, и разжала его.

— Что это? — спросил Густав.

— Подарок.

Странник двумя пальцами взял предмет с ладони Лауры и расправил его — им оказались ее полупрозрачные трусики.

— Я не каждому такое дарю, сладкий. Это знак внимания. И симпатии.

— И влюбленности?

— И ее тоже, — согласилась девушка. — Когда ты вернешься, просто покажи их мне, и я тебя вспомню.

— Зачем?

— Как это зачем? — удивленно спросила Лаура. — Чтобы не платить. У нас все будет по любви, бесплатно.

— А без них ты меня не вспомнишь?

— Нет, я же говорила, у меня плохая память. — Лаура чмокнула странника в подбородок. — Завтра я забуду цвет твоих глаз, через неделю — черты лица. Через месяц — про нашу встречу.

— Ты специально это сделаешь?

— Да нет, просто так само получается.

Густав кивнул и засунул трусики в задний карман джинсов.

— Скажи, именно это тебе помогает?

— О чем ты?

— О памяти. Ты все забываешь, и это помогает тебе нормально жить?

Лаура опустила глаза:

— Тебе уже пора, сладенький.

— Не уходи от ответа! — Странник легонько встряхнул девушку.

— Почему ты меня все время спрашиваешь об этом?

— Потому что мне это важно!

— Важно что? Какая тебе разница, как я живу? Мы все выяснили вчера, папочка.

Странник наклонился и прошептал Лауре на ухо:

— Представь, что я ищу источник вечного счастья и, глядя на тебя, осознаю, что практически нашел его, но спешу проскочить мимо на всех парах.

Лаура поежилась и засмеялась, втянув голову в плечи:

— Щекотно!

— Ты опять увиливаешь? — спросил Густав.

— Нет. — Девушка потерла ухо и улыбнулась. — Это не счастье, странник, ты ошибся.

— Почему?

— Потому что плохое забывать нельзя. Потому что, если ты забудешь обиду, с тобой будут делать это снова и снова. Снова и снова. Пока ты не сдохнешь. А мало кто хочет сдохнуть, сладенький.

— Понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь. Это твоя самая главная проблема, да? — Лаура залезла рукой в задний карман Густава, не тот, где лежали трусики, а свободный, и сжала его ягодицу.

— На этот раз ошибаешься ты. Я знаю больше, чем кто бы то ни было, — твердо сказал странник и высвободил руку девушки.

— Ты только не злись, сладенький, ты знаешь, но не понимаешь. И не надо спорить со мной. — Лаура приподнялась на цыпочки и поцеловала Густава в губы.

Он облизнулся и хотел что-то сказать, но девушка остановила его.

— Иди, — сказала она. — Я уже начинаю забывать тебя, сладенький.

— Меня зовут Густав, — сказал он с улыбкой.

Лаура пожала плечами, отвернулась и направилась к «Белому шторму». Агний обнял ее, поправил перекрутившиеся бретельки платья и повел в гостиницу.

Из пиратского корабля, черного и жутко грязного, высунулся бегун и крикнул:

— Поехали?!

— Да. — Странник кивнул, стер с губ поцелуй и запрыгнул в машину.

Бородин встретил его тяжелым взглядом заплывших глаз, в которых, словно в отражении лазерных CD, мелькали ненависть и страх. Но Густав не обратил на него внимания. Вернее, сделал вид, что не обратил.

Вообще, ему почему-то вдруг стало ужасно неловко перед Бородиным, словно наутро отличному парню, примерному школьнику, который однажды напился и хорошенько отделал хулигана, мешавшего ему жить, удивив и окружающих, и, в первую очередь, себя, потому что не знал до этого момента, сколько силы кроется в его кулаках.

Странник не мог подозревать, конечно же, что чувствуют в подобных ситуациях школьники, но он видел достаточно фильмов о добре и зле. Некоторые аспекты подобного рода кино казались ему смешными и надуманными. Взять хотя бы бесконечные улыбки, мелькающие на экране. Казалось, что в прошлом мире улыбались все и всегда. Шлюхи, когда их били битой, водители, когда их кто-то подрезал, продавцы, когда у них покупали жвачку и рулон туалетной бумаги, и так далее. Исключений не существовало.

Наверное, в прошлом мире легко вычислялась степень возмущения человека, думал странник. Нет улыбки, значит, нужно опасаться. Значит, перед тобой плохой парень и тебе грозит опасность!

Но теперь люди задействовали лицевые мышцы лишь тогда, когда это было действительно необходимо. Теперь люди редко улыбались, стали честными и очень суровыми. И общались друг с другом без мнимого, наносного дружелюбия.

Густав вывернул колеса и махнул рукой, хотя его никто не видел и уж точно никто не улыбался на прощание.

Они покинули «Белый шторм».

Им предстояло проехать совсем немного до места встречи с кукловодом — он назначил встречу с пиратами рядом с гостиницей. Время тоже было оговорено заранее. Гекс сказал, что никаких договоренностей по поводу того, кто будет отдавать очиститель, не было. И Бородин это вроде бы подтверждал недовольным мычанием. Это играло на руку страннику, потому что лишние объяснения в мире без фальшивых улыбок приводили к тому, что тебя не слушали, а всаживали пулю в лоб, забирали все, что можно забрать, и катились дальше.

Гекс сказал, что ехать им нужно до «паруса», как он выразился, а затем свернуть. «Парусом» оказался старый рекламный щит на обочине. Но вместо предложения чудодейственного стирального порошка или выгодного кредита на его металлической раме были натянуты человеческие кожи. И когда дул ветер, они выгибались, совсем как настоящий морской парус. Гекс уверял, что висит эта штука давно, уже лет пятнадцать. Возможно, пираты соорудили ее просто для смеху.

У странника, когда он увидел щит, на этот счет родилось другое мнение, но он не стал его озвучивать, лишь подумав, что у мутантов с Той стороны пограничья есть подражатели или последователи на Этой стороне.

Миновав «парус», Густав свернул с шоссе и практически сразу остановился. Впереди, перегораживая заросшую травой грунтовую дорогу с приличной колеей, стоял большой корабль кукловода. Он выглядел даже хуже, чем представлял себе странник, и имел два уровня — наверху было приспособлено что-то вроде капитанской рубки, грубо сшитой из гнутых листов железа. Из этой конструкции торчала телескопическая дуга, на конце которой болталась высушенная голова мутанта.

Корабль кукловода покачнулся, дверь распахнулась, и наружу выбрался его владелец. В одной руке он держал внушительных размеров револьвер, а в другой — птичью ногу, с которой обильно капал жир.