— Это первый шаг, — сказал Хессенфилд. — Но пока король не признает тебя, ко двору тебя не допустят Итак, мы проследовали к апартаментам Людовика, располагавшимся сразу за Зеркальной галереей, и вскоре очутились в небольшой приемной — «Бычий глаз», прозванной так из-за формы своих окон.

Там уже находилась группа людей, как и мы, изысканно одетых, которые ожидали появления короля, — если он появится этим утром.

Это было долгое ожидание. Я оглядела комнату и людей — все были крайне серьезны и сосредоточены, и ту во мне взыграл бес противоречия, и мне захотелось громко рассмеяться. Мне захотелось сказать им: «Почему мы должны толпиться здесь, раболепствовать и ждать милости одного человека? Мне наплевать, что он „Король-Солнце“. Мне наплевать на то, что его богатство выстроило подобный дворец! Почему я должна стоять здесь? Ради чего?» Я решила поговорить об этом с Хессенфилдом сегодня же ночью.

Но я знала, какой последует ответ: «Мы должны чтить расположение Людовика. Без его помощи нам вообще ничего бы не удалось сделать. Ведь это он желает посадить Якова на престол».

Да, это достаточно веская причина. А тем, другим, что нужно им? Продвижения по службе и остальные блага. Именно эти амбиции заставляли стоять их здесь, и они были готовы пресмыкаться в благоговении, когда сверкающее высочество предстанет перед ними.

Я заметила, что какая-то женщина наблюдает за мной. Она была поразительно красива, темные волосы ее были уложены в изысканной прическе. На ней было серое платье с серебряным отливом, в ушах качались жемчужные серьги, и ожерелье из жемчуга украшало шею. Она была очень элегантна. Ее лицо показалось мне знакомым, и я подумала: а не могла ли я встречаться с ней где-нибудь раньше?

Она еле заметно улыбнулась мне. Я ответила ей тем же.

Спустя несколько минут она тихо подошла ко мне.

— Это ожидание очень выматывает, — понизив голос, сказала она на английском с чуть заметным французским акцентом.

— Да, — ответила я.

— Я ждала здесь вчера: король не появился Будем надеяться, что сегодня он выйдет.

— Вы хорошо говорите по-английски, — заметила я Она пожала плечами:

— Мой дед родом из Англии.

Разговоры здесь не поощрялись, поэтому, пока одна из нас шептала, другая искоса следила за дверью, из которой в любой момент мог появиться король.

— Вы леди Хессенфилд? — спросила она.

Я кивнула.

— Вы делаете такое доброе дело… такое замечательное дело!

— Благодарю вас, но боюсь, моего участия здесь мало.

— Вы поддерживаете своего мужа, это уже похвально.

— Могу я спросить ваше имя?

— Элиза де Партьер Мой муж был убит под Бленхеймом.

— О., такое несчастье…

Вокруг нас воцарилась полная тишина Все взгляды были устремлены на дверь, ибо оттуда донеслись какие-то звуки.

Великой момент настал. Его Величество вот-вот должен было озарить нас своим светом.

С каким достоинством он шествовал! Да, он был уже старик, но великолепие его одежд так слепило глаза, что никто не замечал морщин на его лице, отчасти скрываемых кудрями роскошного парика. В темных глазах его сквозили ум и прозорливость. Было в нем что-то такое, что выделяло его. Была ли это уверенность в себе? Он был так уверен, что стоит выше всех остальных людей, что и вправду убедил всех в этом.

То тут, то там он останавливался, чтобы обменяться парой слов с избранными, озаряя их своим сиянием. Хессенфилд, крепко сжав мою руку, выступил вперед:

— Сир, позвольте представить мою жену. Темные глаза, живо блеснувшие меж морщин, медленно изучали меня. Я слегка вспыхнула и склонилась в реверансе. Взгляд короля прояснился, он слабо улыбнулся. Глаза его скользнули с моего лица на шею, а потом на грудь.

— Очень миленькая! — проговорил он. — Мои поздравления, милорд!

И он прошел дальше. Это был настоящий триумф. Король ушел. Утро в королевской приемной близилось к концу.

— Какая честь! — воскликнул Хессенфилд. — Я так и знал, что тебя непременно заметят: не часто он встречал таких красивых женщин, как ты.

— А любовницы, что у него когда-то были?

— Тс-с, он предпочитает не говорить об этом, но ни одна из них и вполовину не так красива, как ты. Слава всем богам, что он уже старик и больше заботится о своем месте на небесах.

— Осторожнее, ты рискуешь своим положением!

— Ты права, — прошептал он, пожимая мою руку. — Теперь ты вхожа во дворец. Король признал тебя.

По садам гуляли небольшие группы придворных, но Хессенфилд сказал мне:

— Давай уедем отсюда. Наша миссия завершилась полным успехом, а сейчас мне надо как можно быстрее попасть обратно, в Париж.

Когда мы уже садились в карету, к нам подошла какая-то женщина. Я сразу узнала элегантную мадам де Партьер, которая заговорила со мной в приемной. Она выглядела очень расстроенной.

— Мадам… не могли бы вы помочь мне? Я срочно должна возвращаться в Париж. Вы ведь сейчас туда направляетесь?

— Да, — ответила я.

— Какое невезение! — продолжала она. — Колесо моей кареты сломано… Она пожала плечами. — Я ничего не понимаю… но мой кучер говорит, что на починку его уйдет несколько часов… если вообще не весь день. А я непременно должна быть в Париже, — На ее лице появилось извиняющееся выражение. — Я подумала… подумала, может быть, вы возьмете меня с собой?

Подошел Хессенфилд. Она обернулась к нему:

— Я видела вас в приемной у короля. Я заметила мадам… да и кто ее не заметил? Я заговорила с ней… не смогла сдержаться. А сейчас… я прошу вас о небольшой услуге. Умоляю, позвольте мне доехать с вами до Парижа.

— Конечно, — ответил Хессенфилд. — Мы с удовольствием окажем вам подобную услугу!

Глаза мадам де Партьер наполнились слезами:

— Вы мне так помогли!

Итак, взяв с собой нашу новую знакомую, которая выглядела очень несчастной, мы возвращались в Париж. Там у нее было дом на улице Сен-Антуан.

— Ее муж погиб под Бленхеймом, — поведала я Хессенфилду.

— Мои соболезнования, мадам, — обратился к ней Хессенфилд.

— Вы так добры!

Она отвернулась и вытерла глаза. Немного погодя она продолжила:

— Так добры… так отважны! Я знаю, вы приехали сюда… став добровольными изгнанниками в вашей стране, чтобы бороться за свое дело. Это благородно!

— Мадам, — промолвил Хессенфилд, — вы прекрасно говорите по-английски.

— О, но акцент все-таки остается… и интонация… Забавно, но французы так никогда, наверно, и не смогут научиться правильному английскому языку.

— Как, впрочем, и англичане — французскому, — добавила я.