в ритуале единенья,

что собой скрепляет души

и несет их после смерти

по просторам того света?

Он, кому не сыщешь равных,

всех привычно сторонится,

скрытый времени покровом,

обреченный на скитанья…

Может, он тебе встречался —

тлан-имас, корней лишенный?

Песня про Оноса Тулана. Тук-младший

Тук-младший перегнулся в седле и сердито плюнул. Вот уже третий день, как он выехал из Крепыша, и сейчас ему очень недоставало высоких городских стен. Куда ни глянь — только трава Ривийской равнины, уходящей к самому горизонту. Налетит ветер, взъерошит желтые волны и умчится прочь.

Воин поскреб края раны, зиявшей на месте левого глаза, потом вполголоса выругался. Неужели он заблудился? Они должны были встретиться два дня назад, но в последнее время все рушилось. Сначала исчез капитан Паран. Бурдюк его так и не дождался. Потом эта гончая, вырвавшаяся откуда-то из преисподней. Четырнадцать разорванных в клочья солдат на слухи не спишешь, да и единственной оставшейся во Второй армии колдунье тоже досталось. Чего ж теперь удивляться, что и эта встреча пошла наперекосяк?

Хаос. Похоже, он становится знамением времени. Тук выпрямился в седле и натянул поводья. Дорог как таковых на Ривийской равнине не существовало. Была лишь колея, оставленная торговыми караванами, двигавшимися с севера на юг вдоль западных отрогов гор. О караванах давно уже забыли, но следы их колес до сих пор проступали среди жесткой травы. Где-то в глубине равнины обитали племена коренных ее жителей — низкорослые смуглокожие люди, кочевавшие вместе со своими стадами. Ривийцы не отличались воинственным нравом, но с появлением малазанских войск все изменилось. Кочевники не стали союзниками империи, они сражались против нее в легионах Каладана Бруда и тистеандиев. Ривийские дозорные оказались истинной находкой для здешних краев.

Моранты сообщали, что сейчас ривийцы кочевали в основном по северу и востоку равнины. Одиночество, конечно, штука не из приятных, но уж если выбирать из двух зол, лучше тяготиться одиночеством, чем нарваться на ривийцев.

Проехав еще немного, Тук обнаружил, что его одиночество не являлось полным. В лиге от него над желтым травяным унынием кружились вороны. Вестовой закусил губу и вынул из ножен кривую саблю. Ему хотелось пустить лошадь галопом, однако он не поддался искушению и поехал быстрым шагом.

По одну сторону от колеи трава была изрядно примята. Воздух гудел от карканья, похожего на зловещий хохот. Вороний пир был в самом разгаре. Тук до предела натянул поводья и чуть нагнулся вперед. Птицы чувствовали себя безраздельными хозяевами. Раз они держатся столь нагло, живых людей не осталось. Раненые, если они и были, умерли. Туку сделалось не по себе. Он не видел опасности, но ощущал ее, как будто она имела запах и вкус.

Тук сам не знал, чего ждет. Ему очень не хотелось двигаться дальше. И вдруг он догадался: магия! Убитые солдаты не сражались с противником на равных. Может, вообще не сражались, а их просто перебили.

— Какая гадость, — пробормотал Тук и спрыгнул с лошади.

Вороны нехотя расступились перед ним, давая пройти, но далеко не улетали. Не обращая внимания на их рассерженные крики, Тук приблизился к убитым. Их было двенадцать; восемь — в мундирах военно-морских частей малазанской армии. Прищурив единственный глаз, Тук узнал серебристую эмблему на их шлемах. Да ведь это не просто солдаты!

— Джакатанцы, — прошептал он.

Дивизия отборных воинов. Цвет малазанской армии. Можно представить, кому противостояли эти восьмеро, если их тела оказались изрубленными на куски. Тук перевел взгляд на остальные четыре трупа и вздрогнул от страха. Неудивительно, что эти четверо устроили восьмерым джакатанцам такое побоище. Тук присел на корточки над одним из погибших. Он немного разбирался в символике баргастских кланов. Каждый отряд у них имел свою татуировку, сделанную темно-синей краской, которую добывали из вайды*. Тук осторожно перевернул убитого, взглянул на его лицо и понимающе кивнул. Ильгресы. Пока они не влились в состав Малиновой гвардии, они жили за полторы тысячи лиг отсюда, в горах к югу от Поруля. Тук медленно встал. Ильгресы считались едва ли не самыми сильными баргастскими воинами, примкнувшими к Малиновой гвардии в Чернопсовом лесу. Но отсюда до Чернопсового леса — четыреста лиг. Что же привело ильгресов в унылые пространства Ривийской равнины?

Здесь пахло магией. Туку подумалось, что даже разлагающиеся трупы воняют не так отвратительно. Волна зловония поднималась откуда-то из травы. Тук повернул голову и увидел еще одно тело, валявшееся среди обожженной травы.

— Вот я и нашел ответ, — произнес Тук.

Отряд баргастов возглавлял их шаман. Куда и зачем они шли — оставалось неизвестным, но судьба свела их с малазанцами. Тук внимательно осмотрел труп шамана. Кто-то полоснул ему мечом по горлу. Магия не спасла ни шамана, ни его соплеменников. Малазанцы магии не применяли. Тогда почему же шаман не сумел защититься от обыкновенного меча? Вот и еще одна загадка в цепи странностей.

— А может, и не странно, — сказал Тук, продолжая разговор с собой. — Говорят, она не жалует магов и расправляется с ними не колеблясь.

Обогнув место побоища, он достаточно скоро вновь нашел колею. Присмотревшись к следам, Тук понял, что кое-кто из джакатанцев все же уцелел, как, впрочем, и их противники. Там, где трава была редкой, виднелись следы мокасин. Они уводили в сторону от колеи, но тоже тянулись на юг.

Тук вернулся к оставленной лошади. Забравшись в седло, он достал короткий лук, колчан и приладил стрелу. Нечего и думать подобраться к баргастам врасплох: прежде чем он подъедет на расстояние выстрела, его двадцать раз заметят. А с одним глазом стрелять труднее, чем с двумя. Значит, придется подъехать чуть ли не вплотную. Баргасты тем временем будут спокойно ждать, держа наготове копья. Но иного выхода у него нет. Его, конечно же, убьют, но может, он все-таки сумеет прихватить с собой пару вражеских жизней.

Тук сплюнул, потом намотал поводья на левую руку и зажал в ней лук. Правой он впился в отчаянно чесавшийся красный шрам на лице. Временное облегчение. Пройдет несколько минут, и нестерпимый зуд вернется.

— Принимайте гостя, — процедил сквозь зубы Тук и пришпорил лошадь.

Солнце мешало смотреть, и адъюнктесса Лорна прищурила глаза. Холм, что высился впереди, явно не был обыкновенным природным возвышением. Его подножие окаймляли крупные камни, почти целиком вкопанные в землю. Кто же здесь погребен? Лорна не позволила себе углубляться в размышления. Если здешние камни похожи на те, что она видела вокруг таинственных курганов близ Генабариса, тогда им не одна тысяча лет.

Лорна обернулась к двум изможденным солдатам, еле бредущим за нею.

— Будем обороняться здесь. Ты, — она указала на одного из них, — со своим арбалетом займешь позицию на вершине.