– Мне сложно объяснить, Арман… Но у меня были свои причины, поверьте. Кэмпбелл… он… Словом, он ухаживал за мной.

– И вы ответили ему взаимностью и в знак любви подарили ему брелок? – проговорил я язвительно, чувствуя, как у меня горят щеки. – Верно?

– Никакой взаимности не было, – отмахнулась Матильда. – За кого вы меня принимаете, Арман? Все гораздо проще. Я жила в Иссервиле, и никто не знал, кем на самом деле я прихожусь владельцу замка. Одни считали меня бедной родственницей, другие – дочерью какого-то там старинного друга… О Гийоме в ту пору никто и не догадывался, и некоторые… некоторые были уверены, что могут оказывать мне знаки внимания… потому что бедные родственницы, знаете ли, не из тех людей, которые могут позволить себе быть разборчивыми. Кэмпбелл оказался настойчивее всех остальных, он буквально не давал мне проходу… Я не знала, как от него отделаться. Я не хотела иметь с ним ничего общего, но, знаете ли, есть такие мужчины, которые не верят, что «нет» значит только «нет», когда его произносит женщина… Словом, чтобы он оставил меня в покое, я отдала ему брелок, добавив, что питаю к нему добрые чувства… но только как к другу… И, кажется, он наконец понял, что у нас с ним ничего не выйдет. По крайней мере, с того времени он оставил меня в покое.

Я опустил глаза. Вот, значит, как все было на самом деле… А я-то уже нафантазировал себе бог весть что! Но мой брелок… Почему именно мой брелок?

– Я вижу, что обидела вас, Арман, – проговорила Матильда, мягко касаясь моей руки. – Мне не следовало отдавать ваш подарок этому… этому исчадию ада. Уверяю вас, если бы я тогда знала…

– Да кто из нас мог знать? – с горечью отозвался я. – Значит, все-таки Кэмпбелл…

– Да, – кивнула Матильда, – да. Он и есть Фредерик Аржантей, который хочет свести счеты с нашей семьей… – У нее задрожали губы. – Он убил Дезире Фонтенуа, которая давала показания против его отца; он разделался с бедным месье Фирменом, с Констаном и Пино-Лартигом, которые помогли посадить в тюрьму старшего Аржантея; он не пощадил моего свекра; он ударил по голове бедную мадам Анриетту, которая теперь никогда уже не станет прежней, даже если останется в живых… и он же… он же…

– Лгунья! – прозвенел от дверей высокий, звенящий негодованием голос. – Мерзкая, двуличная лгунья!

Я повернул голову, и то, что я увидел, заставило меня похолодеть: на пороге стояла Анриетта Коломбье. Актер Массильон поддерживал ее под руку, но мадам Анриетта решительно оттолкнула его и шагнула вперед. Ее глаза сверкали ненавистью, ноздри раздувались. За ее плечом я увидел Филиппа Бретеля, который решительно сжимал ружье, а также ошеломленного доктора и Амалию, которая прямо-таки светилась торжеством.

– Мадам, – пролепетала Матильда, – вы… вы уже встали? Но как же…

– А ты, конечно, рассчитывала на то, что я умру, верно? – крикнула Анриетта, топая ногой. – Ведь это ты ударила меня по голове пресс-папье, когда я застукала тебя в своей комнате!

Я не верил своим глазам, но им тем не менее приходилось верить. Я видел Анриетту Коломбье, которая столько времени лежала в беспамятстве с пробитой головой, не в силах не то что говорить, но даже и двигаться, однако теперь она держалась как совершенно здоровый человек, и мне оставалось только принять это как данность. Я не верил своим ушам – настолько абсурдно было прозвучавшее обвинение; но едва я увидел лицо Матильды, эти внезапно забегавшие глаза, хищный оскал, задравшуюся верхнюю губу, обнажившую зубы, я сразу же понял: все правда. Она пыталась убить Анриетту, и она же, скорее всего, стреляла в Амалию, а раз так… раз так… Мне стало трудно дышать, и я упал в кресло, рванув воротничок. Мир поплыл у меня перед глазами.

Комната мало-помалу заполнялась народом. Кажется, тут собрались все уцелевшие обитатели замка. Вот Гийом, утирающий кровь, которая текла у него из носа, а рядом дворецкий, тщетно призывающий к порядку любопытствующих служанок; вот Эдмонда, которая держится позади своего супруга, не расстающегося с ружьем, и доктор Виньере, смахивающий пот со лба; озадаченный Ланглуа и актер, улыбающийся до ушей, как довольный кот; спокойная – даже, пожалуй, слишком спокойная – Амалия, а возле нее… возле нее Люсьен, совершенно здоровый, ясноглазый, с румянцем на щеках. Нет, этого просто не может быть! Что же такое происходит в замке?

– Прошу вас, сядьте, Матильда, – мурлычет Амалия, и глаза ее искрятся золотом. – Вы удивлены? Вы были уверены, что после того, как вы ударили вашу свекровь, она точно не выживет? Вынуждена вас разочаровать. Дело в том, что я договорилась с доктором, чтобы он преувеличивал серьезность положения больной. В наших общих интересах было, чтобы правда об истинном состоянии мадам не просочилась наружу, иначе убийца мог повторить свою попытку. А вы вполне на такое способны, дорогуша!

Матильда стоит, закусив губы.

– Сядьте! – грубо бросает ей Филипп, чуть ли не нацелив на нее ружье. – Не слышали, что ли, что вам сказали?

Не проронив ни слова, Матильда опускается в кресло. Амалия устраивается напротив нее и оборачивается к Анриетте.

– Итак, мадам, вы абсолютно уверены в том, что именно эта женщина напала на вас в ваших покоях и попыталась вас убить?

– Да! – энергично кивает Анриетта. – Я не могу ошибиться. Меня ударила она, она!

– Да вы не в своем уме! – взрывается Матильда. – Зачем мне убивать вас? То, что вы говорите, просто смехотворно!

– Ну, не так уж смехотворно, если учесть, что мадам Анриетта застукала вас, когда вы рылись в ее бюро, – возражает Амалия, задорно покачивая носком туфельки. – Вы испугались, что она разоблачит вас, и ударили ее по голове первым, что подвернулось под руку. Вопрос: что же такое находилось в ее бюро, с чем вам позарез нужно было ознакомиться? И сегодня мы как раз получили на него ответ. Дело в том, что мадам Анриетта хранила у себя копию завещания, сделанного ее мужем.

– Завещание… – эхом повторил Гийом. – О господи!

– Видите ли, месье, вашу жену очень интересовало, какая доля богатств Коломбье перепадет ей после смерти старшего графа, – пояснила Амалия. – Полагаю, что документ был известен ей, но, так сказать, в общих чертах, и поэтому она пожелала знать детали. Чтобы не утруждать вас юридическими терминами, скажу, что состояние графа дю Коломбье было поделено между тремя наследниками. Основная часть – младшему сыну, как продолжателю семейного дела, причем, если в момент смерти отца он окажется ребенком, опекунами его станут мать и месье Бретель, здесь присутствующий. Часть денег отходила графине, мадам Анриетте, а остальное – месье Гийому, но, так как он тяжело болен, его опекунами в свою очередь назначались мать и жена. – Амалия откинулась на спинку кресла. – А теперь угадайте, что произошло бы, если бы вслед за графом Коломбье скончались – скажем, от рук неизвестного сумасшедшего – его жена и младший сын. Тогда единственным наследником оказывается месье Гийом, но так как он не может самостоятельно распоряжаться деньгами, они попадают во владение… совершенно верно, его дорогой супруги. Какая очаровательная комбинация, не правда ли? И всего-то, чтобы она осуществилась, надо избавиться от графа, его жены и младшего сына. Причем, надо признать, моя дорогая, вам почти это удалось!