Не знаю, в чем была моя ошибка: то ли выскочил пригнувшись, то ли чересчур суетливо, однако едоки картофеля, пресытившиеся своей пресной диетой, решили подзакусить моим мозгом. По рассеянности я оказался на одной ступеньке эскалатора с пьяной женщиной, чья красота была сравнима лишь с красотой ее наряда.

– Вы коренной петербуржец?

Она была одета в заношенный джинсовый костюм и лицо имела тоже изрядно потасканное, нуждающееся как минимум в стирке.

– Хули надо? – максимально вежливо, насколько было возможно в данной ситуации, осведомился я.

– Вы коренной петербуржец?

– Почти год уже.

– Так коренной?

– Пристяжной, – вздохнул я.

– Чем занимаетесь? – проигнорировав несущественный для затравки разговора ответ, продолжила беседу несвежая мадам.

– Груши околачиваю.

– Получается?

– Более или менее.

– Вы не хотите со мной говорить?

– Даже не знаю, что сказать тебе по этому поводу. – Я начал терять терпение.

– Я знаю, ничего не говори! – озлилась синяя дама и тут же перешла к делу: – У тебя есть деньги на массаж?

– Мне твой массаж, в общем-то, сегодня не нужен и завтра не понадобится, – брезгливо ответил я.

– Так мы гуляем?

– Только сами по себе.

– Че, денег нет совсем?

– Я не настолько скучно живу, чтобы заниматься благотворительностью, – ответил я.

– Ты гад, ты пидарас! Ты ненавидишь! Ненавидишь меня! Ненавидишь! – Очевидно, между задницей, где у синьоры находился мозг, и ртом, в котором находился язык, произошло короткое замыкание.

На нас косились другие пассажиры.

– Вот манда…тная комиссия, – пробормотал я.

Мы синхронно сошли с эскалатора и покинули станцию.

– Ты че, мужчина, слышь, ты ебанись! – продолжала без умолку отравлять воздух помятая сука, поскольку я оказался одним из немногих доступных для нее развлечений.

Я резко остановился, алкашка по инерции сделала шаг и развернулась в мою сторону.

– Ты вот что, держи язык за зубами, – сказал я. И, подумав, добавил: – Пока у тебя есть зубы… и язык.

– Ты теперь с говном не смешаешь меня! – скороговоркой заявила мадам. – Нечего меня с говном смешивать! – и громко заругалась самыми паскудными словами.

С чужой глупостью гуманными методами бороться было невозможно.

Я повернул голову вправо, влево. Пассажиры, с которыми мы ехали, прошли, и на нас никто не смотрел. Разве что продавщица в пивном киоске, но ей еще работать. Убедившись в отсутствии наблюдателей и ментов, я резко хлопнул ладонями по ушам пьяной дуры.

От пронзительной боли женщина взвизгнула. Скрючилась, держась за голову, и с мощной вонью обоссалась. Я стремительно сквозанул к светофору, радуясь, как технично все у меня получилось. Если бы стали опрашивать свидетелей, никто не смог бы рассказать, что произошло.

По ту сторону Политехнической улицы простирались неосвещенные дворы, и я нырнул в спасительную тьму.

«Неужели я так беззащитно выгляжу, что любая ханыжка отваживается на меня напасть?» – всплыла запоздалая догадка.

Сзади послышался стук дешевых копыт.

Меня не пугали спившиеся люди в возрасте от восемнадцати до сорока лет с повадками подростков, нашедшие свое место в жизни на самом дне. Для встречи с ними у меня было все, что только может потребоваться в темном переулке: зажигалка, часы, деньги, нож, пистолет и чудо-фонарь.

Возможно, это были просто бегуны. Мало ли куда они торопятся? Например, в гости опаздывают.

– Стоять!

Бегуны были все же по мою душу.

– Стоять, я сказал!

Их было двое. Я развернулся, и они с разбегу налетели на меня, рванули за плечо.

– Ты че женщину бьешь?! – Кричавший не почувствовал, как заточенный острее бритвы Сучий нож влетел в его тело по самую рукоятку.

Когда я выдернул клинок и воздух вошел в рану, синий рыцарь резко смолк, разжал пальцы. Я рывком освободился и пырнул второго защитника женской чести. В темноте ножа совершенно не было видно. Клинок на удивление мягко утонул в груди, наверное, попал между ребер.

Я вырвал нож и отпрыгнул. Гопник схватился за грудь, его приятель согнулся и застыл, покачиваясь.

– Что, понтанулись, полудурки?

– «Скорую»… вызывай, – прохрипел хулиган, судя по его сообразительности, он имел опыт уличных битв. Судя по голосу, ему было примерно лет тридцать.

– Сам вызывай, – я был занят тем, что протирал клинок носовым платком. Скомкал и убрал грязный платок в карман, а Сучий нож пристроил за ремнем.

– Бля… – выдохнул гопник и без сил повалился на асфальт.

Раненный в живот налетчик покачивался рядом, затаив дыхание от боли.

– Вот же, два долбоеба, – прокомментировал я и спросил: – Мобильник есть?

– Ессь, – прошипел согнутый.

Шпана обычно таскает сотовые телефоны на поясе. Чехол я нашел сразу. Достал и раскрыл засаленную раскладушку. Звонить по 03 со своего было крайне неразумно.

– На улице Шателена двое раненых с проникающими полостными ранениями, – проинформировал я диспетчершу. – Одно колотое в грудь, одно в брюшную полость. Приезжайте скорее, пожалуйста, пока они не издохли, если вам не трудно, конечно. Оба за универмагом в темноте лежат.

– Вызов принят, – ответил прокуренный женский голос и глупых вопросов не задал.

– Спасибо, – вежливо сказал я, сложил трубку и сунул за пазуху. Мои пальцы числились в дактилоскопической базе данных ГУВД, и не имело смысла упрощать работу органам следствия.

Я поторопился смыться с Шателена. Перебежал улицу Курчатова и укрылся в темноте помоечных дворов родного квартала. Я нырнул в ночь, как в теплую реку. На своей земле было покойно и безопасно. Фонари почему-то не горели, однако борьба за экономию электроэнергии меня вполне устраивала. Лучше остаться невидимым для милицейского экипажа, а фары патрульной машины я замечу издалека и успею скрыться. Больше всего мне сейчас хотелось забиться домой, под крышу, не зажигая свет, залезть в постель и уснуть, оставив в прошлом сегодняшние кошмары. А завтра будет новый день!

Я скользил по неосвещенным тропинкам, как призрак. Возле маминого дома появилась мысль не испытывать судьбу, но так не хотелось врать, где Маринка и почему заявился один, что я пошел к себе. Кроме того, было интересно, караулят меня патриоты или оставили в покое. Я обогнул дом с тыльной стороны, куда выходили окна моей квартиры, рассмотрел их на предмет отблесков свечи, фонарика или телевизора, не найдя, осторожно прокрался вдоль стены и завернул под арку. Сбавил ход и принялся вдумчиво изучать припаркованные автомобили. Во тьме было решительно невозможно различить сидящих внутри наблюдателей, даже если б они там были. Никто не закуривал, не затягивался сигаретой, не болтал по сверкающему, как новогодняя елка, мобильнику и не включал подсветку часов. Машины оставались темны. В каждой из них могло скрываться по пять головорезов, а могло вообще никого не быть. Проверить это можно было только на практике. Практика – критерий истины, как учили нас в Университете. Лечь в теплую постельку хотелось так сильно, что я признал справедливость марксистско-ленинской теории, переложил ТТ в левый карман куртки, в правом сжал светошоковыи фонарь и, не колеблясь более ни секунды, направился к стоявшим у парадной автомобилям. Если засада и была, то только там. Нападение – лучший способ защиты!