В Риме молодой вдове пришлось поселиться в монастыре, ибо это был единственно возможный способ проживания одинокой дамы, к тому же практически лишенной средств к существованию. Ее взяли под опеку два французских кардинала и все тот же Портокарреро, недавно возведенный в кардинальский сан. Мари-Анна жаждала деятельности, но в ее положении это не представлялось возможным. Кардиналы, осознававшие большой потенциал вдовы и жаждавшие как можно скорее воспользоваться им в полной мере, быстрехонько нашли ей мужа в лице пятидесятипятилетнего князя Флавио Орсини, герцога де Браччано, чрезвычайно родовитого, сказочно богатого, но прескверного нрава. После венчания супруга открыла в его дворце салон, куда стекались все те личности, которые представляли собой хоть что-то в Вечном городе. Он стал культурным и политическим центром, слава его перешагнула за границы Рима, а профранцузская направленность оказалась настолько плодотворной, что Людовик ХIV счел нужным наградить князя Орсини высоким королевским орденом.

Воодушевленная столь высокой оценкой ее деятельности и раздраженная бесконечными сценами ревности супруга, Мари-Анна решила навестить свое отечество, надеясь, что ее прошлое беглянки прочно забыто. Она оказалась права, ибо была прекрасно принята в Версале, причем король был чрезвычайно любезен с нею. Более того, она нашла общий язык с маркизой де Ментенон, которую знавала еще во времена бытности той женой поэта Скаррона. Когда настала пора возвращения в Рим, дамы уговорились вести переписку, ибо Мадам де Ментенон считала, что княгиня Орсини может принести там большую пользу своему отечеству. Эта переписка велась очень активно (вначале обе дамы поклялись уничтожать письма друг друга, но ни одна не выполнила своего обещания, а потому историки теперь имеют в своем распоряжении чрезвычайно ценный материал), и княгиня Орсини чувствовала себя возведенной в ранг официального дипломата.

В 1687 году докучливый супруг Мари-Анны скончался, оставив после себя обширное имущество, опутанное значительными долгами, к тому же на наследство предъявил свои притязания племянник усопшего. В предвидении долгого и изматывающего судебного процесса вдова пошла по пути наименьшего сопротивления, продав племяннику оба титула. Далее она офранцузила свое имя, называясь отныне принцессой Дезюрсен[71], хотя не имела на это никакого права.

Отныне Мари-Анна полностью отдалась политике, ибо власти Франции мучил вопрос, кто унаследует королю Карлу II, больному и не имевшему наследников. Надлежало активно действовать при Святом престоле, проводя через кардинала Портокарреро ту политику, что наилучшим исходом для Испании, ослабленной правлением недееспособного монарха, было бы воцарение на троне потомка Людовика ХIV. Для большей заинтересованности Портокарреро посулили должность первого министра. В конце концов, эта эфемерная идея обрела реальные очертания, и внук французского монарха был объявлен испанским королем.

Естественно, Европа встретила решение Людовика натуральным образом в штыки. Права на престол Испании предъявил австрийский император Леопольд I Габсбург, ибо покойный король Карл II принадлежал к испанской ветви этой династии. Король Англии, Вильгельм III Оранский, хотя и не имел непосредственной территориальной заинтересованности, но питал вечную английскую зависть к своему мощному соседу и лелеял мечту обойти его. К их союзу присоединилось еще несколько европейских государств, и началась Война за испанское наследство, длительная, с военным театром, разбросанным на огромной территории четырех фронтов в Италии, Германии, Фландрии и Испании, на Атлантическом океане и побережье Америки, настоящими реками крови, проливавшимися в битвах невиданного доселе масштаба. Достаточно сказать, что после Гогенштедской битвы (или, как еще принято называть ее, сражение при Бленхейме) от 60-тысячной франко-баварской армии едва удалось собрать 20 тысяч, в плен попал даже один маршал. После нескольких незначительных успехов французской армии судьба обернулась против Людовика.

Как смогли удержаться на троне юные дети, страстно влюбленные друг в друга и не обладавшие никаким опытом правления? То, что им удалось сохранить корону, является исключительно заслугой принцессы Дезюрсен. Первая статс-дама повела очень тонкую политику, обеспечивая им поддержку испанцев и урезонивая французов, которые немедленно начали претендовать на высокие посты в Испании. Она сумела сделать популярными юных монархов, в особенности Марию-Луизу, ибо Филипп был безнадежно слаб. Единственно, что он унаследовал от своего деда, – так это его неимоверный сексуальный аппетит. Юный король отказался от традиционных раздельных королевских покоев, предпочитая каждодневно разделять ложе со своей женой. Супруга же его, невзирая на молодость, сумела заставить новых подданных полюбить себя. Не в последнюю очередь здесь сыграл свою роль тот факт, что она произвела на свет четырех сыновей. Для Испании, где в королевской династии в течение последних 46 лет не состоялось ни одних крестин младенца, эти события стали настоящими праздниками.

Можно только позавидовать железному здоровью принцессы Дезюрсен, женщины отнюдь не первой молодости, которая находилась при королевской чете с утра до вечера, поставив целью своей жизни укрепление Бурбонов на испанском троне. Первая статс-дама вершила все дела королевства, назначала и увольняла министров, безоговорочно диктовала свою волю. Она видела единственный путь к успеху: продолжать войну до победного конца. Здесь ее взгляды полностью расходились с мнением Мадам де Ментенон: та считала войну величайшим бедствием и требовала скорейшего заключения мира.

У Франции для такой войны не было ни финансовых, ни людских ресурсов. Однако король с некоторых времен взял себе за правило не назначать в министры людей с сильной личностью, а потому окружавшие его теперь пешки не могли ни дать дельного совета, ни составить какой-то дальновидный план действий. Началась длительная цепь поражений и неудач; австрийский император назначил королем Испании под именем Карла III своего сына-эрцгерцога. Тот отправился в Испанию, и Филиппу V с семьей пришлось бежать из Мадрида.

Здесь нет смысла пересказывать ход этой войны, которая не изменила Людовика: он оставался эгоистичным, бесчувственным, своевольным и эгоцентричным. Однако нескончаемые военные неудачи плюс исключительно холодная зима в Европе 1709 года, когда каналы Венеции покрылись льдом, мороз сгубил во Франции все деревья и посевы, а на столе короля в Версале в бокале замерзало вино, привели к тому, что он в какой-то день не смог сдержать слезы на заседании Государственного совета. От последствий страшной зимы погибли около полутора миллиона французов. Король отправил на Монетный двор всю свою серебряную посуду, его примеру последовали знатнейшие вельможи. Он уже перестал надеяться на какие-то собственные возможности для достижения перелома в ходе войны, ибо стал воспринимать успехи и поражения как проявление воли Божией. Переговоры о мире, начатые несколько раз, быстро проваливались, ибо теперь их условия диктовал уже не Людовик.

В конце концов, мирные договоры удалось заключить лишь с большим трудом. Надо сказать, что в затягивание переговоров внесла свой немалый вклад принцесса Дезюрсен. Ей исполнилось семьдесят лет, и она понимала, что с заключением мира она уже не будет нужна при испанском дворе. Поэтому первая статс-дама решила воспользоваться переговорами, чтобы выторговать себе княжество во Фландрии, где могла бы поселиться вместе со своим любовником, которому по молодости более пристало бы играть роль ее внука.