— Вас понял. Отбой.

— Тотен, — я тронул его за ногу, — а ты, часом, не в курсе, можно ли паровозу хоть какой вред из автомата нанести? Ну кроме как машиниста завалить.

— Из автомата? Не, не выйдет. Котел — штука хрупкая, но там столько стали снаружи, что фиг пробьешь.

— А из ДШК? — «заострил» я, вспомнив про нашу «тяжелую артиллерию».

— Как два пальца! Но я бы не стал — шуму больше, чем пользы.

— С чего так?

— Так это же рембригада! — словно подобного объяснения было более чем достаточно, заявил Алик, свесившись в мою сторону.

— И что?

— Они по итогам рейса отчет должны написать — это раз. Ценного этот поезд ничего не везет — это два. Ну а в-третьих — мы запалимся. Всосал?

— Угу, — и мы продолжили наблюдение.

Валандались немцы еще тридцать семь минут, впрочем, без особой суеты — максимум отлить пару раз отходили. Потом паровоз огласил окрестности пронзительным гудком и поезд отбыл.

Естественно, я тут же связался с командиром и поставил его в известность, на что Саша распорядился пока никуда не уходить и дождаться его. Явно мы нанесем визит обходчику.

Для начала мы с Аликом спустились с дерева — ветки хороши лишь во время «работы», а так что я, что он предпочитаем твердую землю.

— Слушай, ты спец все-таки… — обратился я к другу после того, как немного размял затекшие ноги. — Что делать-то будем?

— В каком смысле?

— Ну, откроют движение, на станции от солдат не продохнуть будет и все такое…

— А за каким полосатым им тут большой гарнизон ставить? Здесь же в округе ничего нет, окромя леса, болот и, соответственно, торфа.

— Ну… — я почесал кончик носа, — это тоже ресурсы.

— Не такие уж важные, чтобы ради них прям сейчас огород городить. Пошли, истребитель там небось извелся, — напомнил он мне о Приходько, чьей задачей была охрана подходов.

Разыскав военврача, мы совместными (если быть честным, то они, без моей помощи) усилиями вытолкали трехколесного боевого коня на дорогу и занялись любимым занятием всех солдат — бездельем. Курил из всей честной компании только я, и пришлось немного отойти. Сигарета как раз закончилась, как вдалеке, у поворота дороги, я разглядел высокую фигуру командира.

— Кончай базар, начальство на подходе! — Ребята развалились на мотоцикле и заметить Сашу не могли.

— А что мотора не слышно? — Семен спустил ноги с руля и принял вертикальное положение.

— Пешочком, что ли? — Тотен приподнялся в коляске.

— Ага, как в песне: «По военной дороге шли Мересьева ноги, а за ними шестнадцать врачей…» — пропел я хулиганскую детскую пародию, машинально приводя себя в порядок. Друзья мы или не друзья, но у нас боевое подразделение, и Саня за внешним видом личного состава следил внимательно. Что было, по-честному, не очень трудно — все люди в группе взрослые и в чуханстве никогда замечены не были.

— Что?! — Глаза Приходько округлились. — Это что за песня?

— Так, шутка, — я спохватился, только сейчас вспомнив, что ни Маресьев[78]не сбит, ни, конечно, Борис Полевой еще не написал свою книгу. — «По военной дороге шел в борьбе и тревоге боевой восемнадцатый год!» — и никак иначе.

— Не, а честно? Кто такой этот Мересьев? — Тотен за спиной у военврача покрутил пальцем у виска и выразительно посмотрел на меня: мол, как выкручиваться будешь, акын-самоучка?

— Да это один мой знакомый летчик. Истребитель, кстати, — со скучающим видом принялся я, как говорят в этом времени, «заливать». — Он ногу как-то подвернул на танцах, с полетов его сняли, ну и ребята дразнилку такую придумали.

— Ой, свистишь! — недоверчиво покачал головой Семен.

— То есть? — я попробовал изобразить благородное возмущение.

— Про ребят свистишь… Ты сам небось и придумал! — припечатал летчик. — Язык у тебя иной раз под шило заточен, старлей! Я временами удивляюсь, как у тебя во время еды кровь изо рта не течет?!

«Твою ж мать! Сколько раз самому себе напоминал о необходимости фильтровать базар, так нет же — стоит только немного расслабиться, как перлы так с языка и сыплются! Срочно надо степлер найти — может, хоть тогда не буду так прокалываться… Да нет! Это от того, что ребят этих я уже давно за своих держу! Пусть не таких родных и близких, как сокомандники, но необходимость шифроваться от тех, с кем не только в бою, но и в плену побывал, откровенно вымораживает!»

Подошедший Фермер и не догадывался, от каких изощренных рефлексий он отвлек друга и подчиненного!

Дом Правительства, площадь Ленина, Минск, БССР. 23 августа 1941 года.

10:00.

«Кто рано встает, тому Бог подает!»[79]— всю свою жизнь Артур жил по этому принципу. И не важно, сидел ли он полночи в засаде, будучи простым полицейским инспектором, или корпел над книгами в бытность свою гимназистом, его рабочий день всегда начинался в восемь утра. Сегодня он уже успел просмотреть все сводки, поступившие за ночь, и сейчас приготовился слушать доклад командира одной из специальных команд.

— Перед тем как вы начнете, инспектор, — подчиненных Небе предпочитал называть полицейскими званиями. Некоторые недоброжелатели видели в этом своеобразную фронду, но сам начальник криминальной полиции Рейха обычно отговаривался силой привычки, мол, семь последних лет пока не могут перевесить двадцать предыдущих, — скажите, сопротивление местного населения растет?

— Никак нет, господин генерал! В целом население ведет себя спокойно. Если, конечно, его не баламутят сторонники коммунистов, господин генерал.

— Это ваши личные наблюдения?

— Совершенно верно.

— А что мне прикажете делать с этим? — На столе появилась внушительная пачка листов. — Жалоба от связистов в связи с уничтожением. — Небе вчитался, — тысячи шестисот метров телефонных проводов и семидесяти трех телеграфных столбов! — Лист заскользил по столу к инспектору. — Заявление от транспортного управления группы армий! Больше двух тысяч повреждений покрышек автотранспорта на дорогах! Обстрелы! Поджоги! Убийства! — С каждым словом генерал полиции кидал в сторону офицера очередную бумагу. — А у вас все спокойно! Вы должны не только выполнять специальный приказ, но и вести нор-маль-ну-ю полицейскую работу! Вы хоть одного осведомителя завербовали, позвольте полюбопытствовать?