Коротко, произошло следующее. Средь бела дня, а точнее, во время обеда, когда почти вся 3-я рота ушли с позиций на свой КП получать обед, на позиции роты внезапно ворвалось более ста гитлеровцев, и, кто знает, чем бы все это закончилось, если бы не геройский поступок солдата Шарапова.

Мне не удалось выяснить, по чьему распоряжению (хотя, вероятно, никакого распоряжения на сей счет не было) в этой роте установился недопустимый на передовых позициях «порядок», при котором солдаты три раза в день оставляли свой боевой пост и шли за двести-триста метров на КП, чтобы получить там паек, а на огневых позициях оставалось очень мало людей, к тому же таких, которые по своему служебному положению не могли самостоятельно принимать решения.

Хотя командный пункт роты находился и недалеко от передовых позиций, но при таком «порядке» наблюдение за противником ослаблялось, и не удивительно, что эту беспечность и ротозейство первыми заметили не наши командиры и политработники, а враги. Изучив, когда наши огневые ослаблены, именно в это время немцы ринулись в атаку.

Разумеется, такая беспечность не упала с неба, она объяснялась условиями, в которых находилась рота. Участок обороны, занимаемый третьей ротой, проходил через болото, часть которого находилась у нас, но большая — у немцев. Наступательных операций противника на этом участке не предполагалось, тем более средь бела дня, так как здесь невозможно было сосредоточить и укрыть не то что сотню, даже несколько человек: болото простиралось на несколько километров в сторону противника, и на нем, кроме кочек и осоки, ничего не росло. Кроме того, с нашей стороны через все болото был выложен торфяной вал в рост человека, который защищал наших бойцов от шальных пуль и наземного наблюдения противника. Больше того, на своей части болота гитлеровцы никакой линии обороны и оборонительных сооружений не имели вовсе. Вот почему в роте постепенно развилась расхлябанность, которая и привела наконец к ЧП.

Правда, мы много чести приписали врагу, заявив, что он первым заметил нашу беспечность. Дело обстояло иначе. Один предатель из этой роты за неделю до случившегося перебежал к врагу и, желая выслужиться перед ним, не только рассказал об установившемся беспорядке на нашей передовой, не только выдал расположение огневых точек, но и вызвался скрытно вывести отряд противника к нашему торфяному валу. Ночью, когда порывистый ветер с дождем дул с нашей стороны, заглушая все шорохи, изменник привел крупный отряд немцев к нашему торфяному валу, за которым отряд и укрылся с обратной стороны, ожидая намеченного времени атаки.

Болото на большом пространстве шло вдоль берега Волхова почти до берега речки Тигоды, впадающей близ Киришей в Волхов. Там, где болото уходило подальше от берега, всюду рос лес, а там, где оно приближалось к реке совсем близко, рос только кустарник. Поэтому торфяной вал, перегораживая болото, своими концами с обеих сторон упирался в лес.

На одном из концов вала, как бы замыкая его собой, в небольшой полоске леса находилась огневая точка станкового пулемета, которым управляли два человека: первый номер — сержант Катушкин, и второй номер боевого расчета — солдат Шарапов.

В день ЧП сержант Катушкин, взяв с собой оба котелка, не торопясь пошел на командный пункт роты за обедом, а второй номер, будучи младшим по службе, да и по возрасту, остался у пулемета.

День был жаркий и душный. Болото, испаряясь, наполняло воздух торфяно-кислым запахом. Плескавшийся в десяти метрах Волхов также немало своей влаги отдавал солнцу. Дышать под открытым солнцем было нечем. Поэтому второй номер расчета не вылезал из своего дзотика, сидел тихо, посматривая иногда в амбразуру, обращенную в сторону противника.

И увидел. Со стороны немцев в амбразуру полз большой черный жук с двумя рогами и большими глазами, посаженными сверху прямо на лоб: по каретке вполз на пулемет, прополз по кожуху туда и обратно и, спустившись по казенной части, направился к выходу из дзотика. Поняв его намерение, Шарапов повернулся спиной к амбразуре, взял палочку и стал регулировать движение жука, направляя его кратчайшим путем к выходу. Выход, однако, был крутой, и жук никак не мог его форсировать, Шарапов помогал ему палочкой, но у жука не получалось удержаться на палочке, он опять и опять падал в дзот. Так, занимаясь своим детским делом, наш герой не заметил, как в нескольких десятках метров от него большая группа немцев, перебравшись через проволочное заграждение и торфяной вал, устремилась к дзоту, где располагался командный пункт роты и где в данный момент спокойно, ничего не подозревая, с веселыми шутками разливали по котелкам суп и кашу, раздавали хлеб, тушенку и водку.

Услышав неподалеку странный галдеж, Шарапов выглянул из дзотика и вдруг видит, что огромная толпа в касках, серо-зеленых мундирах, с винтовками и автоматами бежит к ротному дзоту. Он оторопел, не зная, что делать. Он четко видел перед собой большую группу врагов, бегущих в атаку на командный пункт его роты! Но он никак не мог сообразить, что же ему делать — что предпринять?!! В его руках в данный момент не было никакого оружия. Его винтовка и пулемет находились сзади, в яме дзота. Из винтовки один он скольких врагов может убить? А пулемет очень тяжелый и громоздкий — одному с ним не справиться. Эти рассуждения молнией пробежали и зажгли тот же вопрос: что делать?!! Он продолжал смотреть, как враги, улюлюкая, бегут к дзоту... Да, сейчас они добегут — опять заработала мысль — и блокируют дзот, и уже не выпустят из него живым никого, а сам он, оказавшись у них в тылу, станет совсем легкой добычей... Эти ли соображения, какие другие чувства взбудоражили Шарапова, но только, не помня себя, он прыгнул к своему пулемету, обеими руками схватился за каретку — и выдернул эту махину! Развернулся, бухнул его наружу перед собой и, выправив ленту, ударил во фланг бегущим. Хватит им и грубой наводки! Фашисты закувыркались под огнем его пулемета, а он вопил во все горло:

— Ага, сволочи! Попались! Попались!..

Услыхав бухнувшие пулеметные очереди, из дзота стали выскакивать солдаты и почти в упор расстреливать атакующих. Совершенно ошалевшие от шараповского огня, немцы внезапно натолкнулись на встречный из дзота и пришли в состояние неописуемой паники. Те, что были еще недалеко от торфяного вала, бросились через него назад, остальные, отрезанные от леса пулеметным огнем Шарапова, бросали оружие и, подняв руки кверху, что есть силы взывали, прося пощады.

Впервые Шарапов увидел живых и мертвых врагов. Впервые он увидел, как кипит вода в кожухе его пулемета. Все это его поражало, радовало и удивляло. Он мужал на войне. Его способности мыслить, соображать и быстро ориентироваться в обстановке росли и развивались в боях, под воздействием военных событий. Ему едва исполнилось семнадцать лет, когда он был мобилизован в Красную Армию в одном из прифронтовых районов. Роста он был невысокого, курносый, с белыми вихрастыми волосами, серыми русскими глазами и слегка вздернутой верхней губой. Телосложения был крепкого и чем-то напоминал тяжелоатлета. Говорил он на хорошем русском языке, но с вологодским оканьем. Наскоро обученный, он впервые прибыл на фронт два или три месяца назад и, попав в нашу дивизию, был назначен вторым номером пулемета «максим» в 3-ю роту 1080-го стрелкового полка. И вот — солдат вырос в героя. Шарапова представили к награждению орденом Красного Знамени.