Примерно 15 июля 1958 года сигнальный экземпляр “Лолиты”19 нагнал их в национальном парке “Уотертон-Лейкс” в Альберте. Они уже видели опубликованную в New Republic рецензию, в которой Набокова очень хвалили: называли его “истинным гением”20. До публикации “Лолиты” оставались считаные недели. Спешить нужды не было, однако Набоковы с удовольствием повернули на восток и остановились у памятника природы Девилз-Тауэр (Башня Дьявола) на северо-востоке Вайоминга. Домик Набоковых располагался как раз напротив башни, напомнившей Вере огромный пломбир, который “чуть подтаял у основания… лилово-шоколадного цвета” 21. В теплую погоду Владимир охотился за бабочками.

“В Шеридане [Вайоминг] все увлечены большим родео”22, – писала Вера. Ее возмущало зрелище того, “как издеваются над бедной скотиной”•, но в городке событие наделало шума: “Нас то и дело едва не выталкивали с дороги, приходилось постоянно останавливаться, чтобы пропустить машины, которые объезжали другие машины и снова возвращались в свой ряд, и у каждой… был прицеп с лошадьми”•. Они видели, “как столкнулись два грузовика – никто не пострадал, только машины; на обочине стоял ковбой, весь разодетый… и угрюмо менял колесо”•.

В начале августа Набоковы приехали в Нью-Йорк. Уолтер Минтон, президент издательства G. P. Putnam’s Sons, в котором должна была выйти “Лолита”, устраивал в гарвардском клубе прием для журналистов, а автор должен был выступать в качестве приглашенной знаменитости. Минтон был “превосходным издателем”23, писала Вера, он не жалел денег на “красивую рекламу”• и вообще книгу выпустил качественно и со вкусом: Набоковым очень понравилась обложка (потому что на ней не была нарисована девочка). 18 августа Минтон прислал им телеграмму:

Продажи действительно шли как нельзя лучше. Только за первые четыре дня поступило 6777 повторных заказов от магазинов25, в которых закончились экземпляры “Лолиты”, а к концу сентября роман занимал первое место в списке бестселлеров New York Times26 и удерживал его семь недель.

На приеме у Минтона Владимир “пользовался бешеным успехом… остроумный, блестящий собеседник и – слава богу – не стал говорить, что он думает о некоторых современных знаменитостях”, – записала Вера в дневнике. Этот прием стал первым в череде чествований в Париже, Лондоне, а через год и в Риме: автор романа и его роскошная жена, с изящной длинной шеей, белыми, как снег, волосами, в вечернем наряде (в Париже Вера была в черном муаровом платье и в норковом палантине)27, блистали на этих торжествах. Продажи и succès d’estime “Лолиты” прославили Набокова на весь мир. Ему удалось невозможное: написать скандальный, но при этом серьезный роман на сексуальные темы, который на момент публикации “Лолиты” в США по-прежнему оставался под запретом во Франции и Великобритании28. Ф. У. Дьюпи, преподаватель Колумбийского университета и внештатный литературный критик, назвал “Лолиту” “великолепно возмутительным романом”, “маленьким шедевром” и “важным дополнением к популярной мифологии”29. Под мифологией Дьюпи имел в виду истории, наслоившиеся на ту, что рассказана в романе. Главной стала история публикации романа: как почтенные нью-йоркские издательства в ужасе отказались его печатать и гениальному автору пришлось послать рукопись в Париж, где за нее взялось какое-то издательство с сомнительной репутацией, чуть ли не порнографическое, теперь же набоковский шедевр оказался “бизнес-чудом”, “не просто романом, но феноменом”30.

Теперь “Лолите” “дружно пели осанну” все: “великие, средние и маленькие умы”, то есть категории читателей, вкусы которых обычно не сходятся, писал Дьюпи31. Роману повезло: “он вышел в Америке в нужное время. За последний год восприятие литературы… существенно изменилось”, так что “Лолита” “помогла совершиться этой перемене и сама от нее выиграла”32.

Дьюпи, пожалуй, лучше, чем прочим первым рецензентам, удалось сформулировать, в чем гениальность этого маленького шедевра. Едва ли у автора получится изменить американские нравы, полагал Дьюпи: во-первых, потому что Набоков – иностранец и не имеет совершенно никакого отношения к послевоенным переменам33, которые Дьюпи, в общем, не одобрял, – движению “к корням”, возвращению к местным традициям, стремлению поставить в центр американской литературной жизни вопросы морали. “В эту ситуацию Набоков не вписывается совершенно”34. Да и репутация его до публикации “Лолиты” не предвещала появления “восхитительного, но довольно-таки беспорядочного” романа, который “принадлежит к отживающей категории авангардных произведений”.

Дьюпи, человеку саркастическому35, любителю посмеяться, роман показался новым и свежим. “Благодаря ему испаряющаяся улыбка эпохи Эйзенхауэра сменилась зловещей ухмылкой”36, – писал он, и эти жуткие образы, пожалуй, лучше всего описывают двойственное ощущение, которое книга оставляет у читателя: “ужас и отвращение” переплетаются со странной, мучительной радостью, почти неосознанной, губительно-изощренной. (“Строго говоря, книгу нельзя назвать порнографической, поскольку в ней нет нецензурных слов. Гумберта Гумберта это рассмешило бы”37.) Дьюпи долго пытался нащупать новую интонацию. “Лолита” “слишком скандальна, чтобы хоть одна из великих литератур согласилась считать ее своей”38, но Дьюпи роман, безусловно, был близок, отвечал на какие-то насущные вопросы.

13 сентября Набоковым позвонил друг и поздравил их с новостью, о которой только что прочитал в New York Times39: Стэнли Кубрик за 150 тысяч долларов приобрел права на экранизацию романа. В 1958 году это была неслыханная сумма40. Вместе с авторскими отчислениями с продаж книги, которые тоже вскоре начали поступать, это было куда больше, чем Набоков заработал за всю предыдущую писательскую карьеру. Вера записала в дневнике: “В. отнесся к этому совершенно безразлично: он занят новым рассказом, а еще ему нужно расправить около 2000 бабочек”. Впрочем, едва ли Набокову была безразлична общая сумма гонораров. В дневниках сохранились воспоминания о настроении тех дней: Владимир считал, что Верин дневник “еще важнее”•41 – своего рода научные полевые заметки. Но это был его (и ее) грандиозный успех, заработанный тяжелым трудом, и разумеется, Набокову это не могло быть безразлично. Продолжали поступать “запросы от кинокомпаний и агентов, письма от поклонников и т. п.”•42, а также просьбы об интервью. Все это “должно было бы случиться тридцать лет тому назад”, писал Набоков сестре, прибавляя: “Думаю, что мне не нужно будет больше преподавать”43.

В Итаку приехала группа из журнала Life во главе со штатным корреспондентом Полом О’Нилом и фотографом Карлом Мидансом44. Вера описывала это событие с интересом и воодушевлением: Набоковы прекрасно понимали, что значит публикация в Life. “Подумать только, три года назад, – писала Вера, – Ковичи, Лафлин и… Бишопы настоятельно советовали В. никогда не публиковать «Лолиту», потому что… «на вас обрушатся все церкви и женские клубы»”. Теперь же некая миссис Хаген из городской пресвитерианской церкви звонит и просит Владимира выступить перед женской общиной. Какая прелестная насмешка судьбы! Однако советчики не ошибались: выйди “Лолита” четырьмя годами ранее, ее, скорее всего, постигла бы участь уилсоновских “Мемуаров округа Геката”. Публикация романа во Франции45, где одиозное издательство вступило в первую битву с цензурой, способствовала перемене, которую приветствовал Ф. У. Дьюпи.