— Брат... брат...

— Нет, Малабарка. Армию возглавлю не я. На днях сюда, в Лабии, явится Луций Элий Каска, приближенный самого императора. С ним будет отряд всадников и секретный приказ о назначении.

Я даже не спросил, откуда он, Аххаш, знает, если приказ секретный, а Каска еще не прибыл. Видно, не последним человеком был Арриан в столице...

— Каска, — говорит префект, — далеко не худшее, что может быть.

Ладно, тебе лучше знать.

— С тобой, Малабарка, будут наши друзья. Септимий Руф — ему велено помогать тебе во всем. Он расскажет, что позволяют воинские уставы Империи, а что запрещают. Какие наказания есть за нарушение этих запретов. Как сражается имперская армия и какие приняты уловки, приемы... а еще... то, что солдаты должны бы уметь, но на деле выполнить не смогут... это тоже надо знать.

— Уже.

— ?? — Это лицо у него такое сделалось.

— Про уставы он мне все уже рассказал.

— Тогда о гарбалах. Это лесные племена, их... море, настоящее море — на Полночь. Гарбалы на этот раз, по всем признакам, решили пощипать нас всерьез. Харр приведет вам подмогу, когда будет, что приводить...

— А Тит Варвар?

Наллан Гилярус замялся. Седьмицу назад он, надо думать, соврал бы мне что-нибудь сладкое про Тита Варвара. Сейчас другое дело. Сейчас, потроха карасьи, совсем другое дело, потому что я ему нужен и потому что он, я вижу, перестал держать меня за чужого. Оба мы, я для него, а он для меня... не пойму... Как будто ниточка между нами, только оба не говорим: мол, вот, у меня один конец ниточки, а у тебя другой. Он мне врать не будет. И я ему врать не хочу.

— Тит исключен из списка имперских всадников. По мнению цензора, который вел эти списки, у него слишком распутный характер для столь гордого звания.

— А на самом деле?

— А на самом деле он развлек жену цензора.

— Аххаш Маггот! Он не желает служить в каком-нибудь отряде вроде моего? — И впрямь, его стая, его земля, что еще тут? Ведь он не трус.

— Нет. Видишь ли, Тит, во-первых, необыкновенно честолюбив, во-вторых, не любит оставаться на обочине великих дел: ему нужны зрители; в-третьих, подчиняться приказам, хотя бы и очень достойных, доблестных людей — не его стезя...

«А доблестных, как видно, не больше, чем щедрых архонтов в купеческом городе Пангдаме...» — этого мне префект не сказал, но тут никаких слов и не надо.

— ...и поэтому Тит прежде всего слушается своей непредсказуемой гордости. Пять лет назад он на собственные деньги снарядил корабль для войны с Ожерельем городов. Три года назад, когда гарбалы добрались до Вилеи, Тит нанял отряд в двести человек, сам себя назначил его командиром и дрался, как подобает достойному человеку. Мятеж лжеимператора Геродиана его не заинтересовал. Весь Мунд готовился к большой резне, к проскрипциям, сотни тысяч людей дрожали. А он заявил: «Эта потасовка лишена изящества. Не желаю участвовать в ней ни с какой стороны, дабы не испачкать рук...» И занялся женой другого цензора.

— Он что, как выдра на случке: можно не кормить, но дай покувыркаться?

— Боюсь, нашего друга не столько интересуют женщины, сколько... э-э... забавные истории, возникающие вок руг его имени. Нынешняя война его тоже не заинтересовала. Вчера Тит отправился в столицу. Знаешь ли, зачем?

— Устроит попойку для каких-нибудь изящных баранов?

— Ты почти угадал. Он знает, что война предстоит нешуточная. Успех в ней для меня лично — предмет серьезных сомнений. Так нет же, Тит устраивает игры в честь «будущих триумфов императора». Каковых триумфов может и не быть. И сам он выступит на сцене в качестве гладиатора.

— Издевается...

Гилярус не подтвердил мою правоту. Но и говорить не стал: мол, дурь какая, что, мол, ты несешь... Он проще сказал:

— Столичные магистраты и сам Констанций Максим отменить ничего не могут. Ибо уместно ли сомневаться в «будущих триумфах императора»?

— Шея у него... просит доброго морского узла.

Шесть дней назад показал мне Гилярус этерию свою. Потом я за дело взялся. От проклятого, Аххаш, рассвета до самого заката я торчал в лагере. Бревна мои ходячие тесались туго. Семь ни на что не годных людей я вышиб из отряда. В бездну. Медузок щупать.

Сегодня утром явился префект посмотреть, как идут дела. Что, мол, сдвинулось за несколько дней или на мертвой точке? Не стал ничего говорить, но, я понял, понравилось Гилярусу. Чтоб он пропал со своей конницей... Говорит, война идет вот уже два или три дня. Большое войско пошло прямо на Полночь, сам император у них за главного. И против него, императора, тоже...-как Гилярус-то сказал... «будто весь лес на три дня ходу выдернул корни и взял оружие в сучья и ветки». Чума! В руках у меня зуд. Не то чтобы так уж тянуло кишки выпускать лесовикам. Просто дело мое ожидало меня. Война — моя настоящая родина. И только та война, где я беру верх.

Нас ожидало другое дело. Гарбальский реке Аламут... рек- сов у них несчитано, Руф объяснял, один реке горделивее другого, но этот — серьезный человек, давний знакомец. Так вот Аламут вошел в землю Империи, разметал войска в провинции Средняя Аннония, взял один город, другой, останавливаться не собирается. Надо встретить друга...

Наместник Средней Аннонии бежал, видел я его, жабу брюхатую, в Лабиях. Префект толкует: то ли измена вышла, то ли ударили гарбалы неожиданно... чума! В провинции было раза в полтора больше сил, чем здесь, у Гиляруса. И все разметано. Измена, говоришь? Неожиданно? Проиграл — сам виноват. Не они были сильнее, а ты — слабее. Одноглазый рассказал, что в старину, когда имперцы были покрепче, у них тут любили говорить: «Горе слабым, горе побежденным». Вот это правильно.

— Сам я, — продолжает Гилярус, — останусь в Лабиях. Нужно отремонтировать городскую стену в двух местах. Портовая башня обвалилась изнутри. Запас следовало бы сделать лун на шесть осады. А сейчас у меня всего на три седьмицы.

Понятно мне. В армии первым будет Луций Элий Каска, вторым — галиад Гай Маркиан, еще я не видел его, а кем быть Гилярусу? Для него не нашлось места.

— Не веришь, — говорю, — что мы их остановим?

— Верить можно в богов. А вы — мясо, кости и железо.

...Был у меня еще один вопрос к Эарлин. Да только, снасть камбалья, вряд ли она мне ответит. Душа у нее простая. Верит сердцем, больше ничего не надо... Сила Творца мне понятна. Милость Его мне тоже понятна. Дарит щедро и ничего не берет в оплату, потому что любит. Мы все вроде Его родни или соватажников. Или детей. Что взять у сына, у мальчика, он же ничего не имеет, кроме себя! А может, как в Гилярусовой этерии: дают, Аххаш, не в долг, а только в дар... Одного не пойму. Если Он — Бог, то боги — кто? И почему их нет? Вот, сладкая девочка Астар только что целовала меня с огоньком...

— Может быть, Малабарка, Эарлин принесла тебе ключ от тебя самого...