– В корсет?

Похоже, ответ шокировал не только ларгитасцев, но и помпилианцев.

– Координирующая сеть, – пояснила госпожа Зеро в ответ на недоуменный взгляд маркиза. – Армейская система координации подразделений. Ослабленный вариант клеймения: до десяти процентов максимум.

– Эту сеть что, можно набросить на любого?

Судя по тону, Бруно Трааверн искал виноватого. Я, говорил весь облик представителя, тоже вам не железный. Судьбы народов кого хочешь укатают. Особенно если поднять среди ночи и тащить черт знает куда.

– Нет, – прежде чем отвечать, Марк дождался разрешительного жеста старухи. – Только на помпилианца.

– Любого?

– Нет. Нужна специальная подготовка.

– Почему?

– Без подготовки возникает конфликт клейм.

– Это опасно?

– Да. Есть шанс скатиться в дуэль.

– Почему же вы решили, что у вас получится надеть корсет на Манойю? Он ведь астланин?! Пленный?!

– Астланин. Но уже не пленный. Его освободили.

– Освободили… – эхом откликнулся маркиз.

Добившись цели, он вдруг утратил интерес к ответам Марка. Морщил лоб, кусал губы; короче, демонстрировал одержимость идеей-фикс. Госпожа Зеро косилась на маркиза с явным раздражением: старуха ждала, что допрос поведет Ван дер Меер, которому она задолжала за инцидент с клеймением, а никак не Бруно Трааверн.

– Так почему же? – упорствовал Бруно.

– Этот их «честный плен», «малый плен»… Аналог нашего корсета? Я попробовал…

– И потерпел крах. Тогда вы сорвались и кинулись клеймить первого, кто попался вам под руку. Понимаю; чисто теоретически, но понимаю. Но зачем вам вообще понадобилось брать астланина в корсет?

– Освободили, – повторил Белый Страус.

Он говорил громче и настойчивей, чем в первый раз.

– О чем вы, маркиз?! – рявкнул Бруно.

– Освободить! Марк, ты гений! Освободить!

– Истерика? – предположил лысый Мамерк. – Вызвать врача?

– Освободить! Всех! Весь Остров Цапель!

– Каким образом?

– Как этих пленных!

– Ерунда, – буркнул Мамерк. – Цирк. Объявить: «Война окончена, все свободны!» – и жизнь наладится?

– Наладится! Объявить так, чтобы дошло до каждого. Оставить систему, вывести эскадры. Пусть режут друг друга – плевать! Мы выведем эскадры, они выйдут из эйфории…

– …и их накроет всепланетный кумар.

– Мамерк! – возмутилась госпожа Зеро. – Что за лексикон?!

– От Добса нахватался, – сконфузился лысый. – Пока я брал у него подписки… Он болтал, как заведенный. Ну, я и заподозрил, что он под дозой. Устроил ему выволочку: как, мол, ты собирался работать в таком состоянии?! А он: фигня, оп-ди-ди. Это тяга, я под ней хоть сутки вкалывать могу.

– Тяга?

– У наркомана есть три стадии. Приход – эйфория, яркая и мощная. Она переходит в тягу – лёгкий приятный кайф, который может тянуться довольно долго. Потом наступает ломка, она же кумар – наркотическое похмелье…

– Пленные ломку пережили, – маркиз откачнулся от окна. Поглощен очевидностью решения, он забыл, что вокруг помпилианцы. – Да, депрессия. Но они, по крайней мере, не забывают есть и пить! А их, извините, приход тянулся три месяца! Чем скорее мы освободим астлан, тем быстрее они вернутся к нормальной жизни. Депрессия? Переживут! По крайней мере, бо́льшая часть.

– Нагуали, – сказал Марк.

Они были совсем разные: пожилой ларгитасец, маркиз этнодицеи – и обер-центурион Великой Помпилии, офицер абордажной пехоты. Они были очень похожи. Что объединило их: инцидент с клеймением? Манера изъясняться? Словно в ответ на последнюю реплику, дверь приоткрылась, и в комнату проскользнул Катилина. По-хозяйски оглядел помещение, блаженно жмурясь, потерся о ноги хозяина и улегся рядом, урчанием одобрив качество ковра: «Молодцы. Постарались для меня. Хвалю…»

– Что – нагуали? – спросил Мамерк.

– Астлане попали на Тишри без нагуалей. На Острове Цапель нагуали помогут астланам быстрее прийти в себя.

– Тяга! – заорал Бруно Трааверн, воплощение здравого смысла. Толстые щеки побагровели, нос сделался сизым. – Приход! Нагуали! А солнце? Солнце, мать ее за ногу, Астлантиды?!

VII

В коридоре, дождавшись, пока все остальные уйдут вперед, старуха придержала Марка за рукав:

– Корсет и Манойя. Манойя и корсет. Рапорт. Мне лично. Во всех подробностях. Все соображения. Гипотезы. Догадки. Фобии детства!

– Слушаюсь!

– Сейчас – метеором в студию. Мамерк уже будит Добса: делать тебе имидж.

– Так точно!

– Сразу после записи – рапорт.

– Есть!

Марк попытался щелкнуть каблуками, забыв, что он босиком, развернулся через левое плечо и умчался переодеваться. Его ждал мундир капитан-командора ВКС Лиги. Его ждал Игги Добс.

Его ждал рапорт.

КОНТРАПУНКТ

МАРК КАЙ ТУМИДУС ПО ПРОЗВИЩУ КНУТ

(спустя некоторое время)

«Тебе хорошо, – слышу я отовсюду. – Свободный человек, репетируешь свои репризки. Хочешь – на батуте скачешь, хочешь – в творческом поиске. Шлепнулся на жопу, получил в кассе гонорар. Клоун! А тут ходи на работу, от сих до сих. Терпи дурака-начальника. Захлебывайся в рутине. Аванс, зарплата; обеденный перерыв, сверхурочные. Отпуск зимой. Тебе хорошо…»

А я и не спорю. Мне хорошо.

(из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)

– Вы – свободные люди!

Поворачивали головы. Трудно, медленно; казалось, шеи заржавели. Всматривались. Прислушивались. Во взглядах гас лихорадочный блеск. Румянец сползал с запавших щек. Улыбка оставляла губы: сухие, обметанные коростой. Рассудок включался с трудом: так встает человек с глухого похмелья. Где я? Кто я? Вчерашний карнавал – оборотень. Сдирался цветастый фантик, конфета горчила, била в мозг глухой мутью.

– Ваша свобода ничем не ограничена!

Гасло солнце. Скрывалось за тучами. Отрубленной головой падало за горизонт, в корзину темноты. Кипящий свинец пожирал остатки света. Золото, пурпур; рвань, дерюга, грязь. Пылинки, еще миг назад плясавшие в луче, сворачивали танец. Качались, надышавшись дурманом сумерек, искали опоры. Не найдя, шли на дно, тонули в омуте бесконечного вечера.

Нет солнца. Для нас – нет.

И для вас тоже.

– Мы уходим! Оставляем систему! Вы свободны!

По улицам брели нагуали. Пумы, ягуары, оцелоты. Выбирались из подвалов, спускались с чердаков. Протискивались между прутьями сточных решеток. Прыгали на асфальт из растворенных окон. Тощие: ребра наружу. Шерсть слиплась в колтуны. Бока глубоко ввалились, в уголках глаз – желтые озерца гноя. Часть торопливой рысцой вливалась в предместья, оставив джунгли. Голод – не тетка: гонит на охоту плетью-семихвосткой. Даже в поисках добычи нагуали старались не уходить далеко. Ждали, когда придет час вернуться.