Пусть он не обижается, что так мало. Он достоин большой статьи, а я отделываюсь эпиграфом… Что делать, хоть так.

Белов. 24 сентября 2004 г.

В толстой бандероли лежал журнал «Наш современник» с долгожданной повестью Белова «Голос, рожденный под Вологдой». Приписка «посылаю Вам всем троим…» говорила о том, что Василий Иванович полагал, что моя семья состоит из трех человек, но нас четверо, у меня два сына. Если раньше в своих письмах Василий Иванович передавал привет одному сыну, то я не поправлял его, потому что знакомил его только с одним сыном, когда он был у меня в гостях в Борисоглебе. Другой сын учился тогда в Москве. Теперь мне пришлось сказать Василию Ивановичу о том, что поклон он должен посылать уже всем четверым.

Несмотря на то, что я читал у Белова его большие отрывки из повести о композиторе Гаврилине, я вновь сел за чтение. За один вечер заново изучил документальное повествование, увидевшее свет наконец-то в достойном журнале. Первые страницы повести были посвящены жизненному пути, полному драматизма, матери будущего великого композитора Клавдии Михайловне Гаврилиной. Белову было важно показать, в какой семейной атмосфере рос и воспитывался Валерий. Но для меня эти ранние жизненные пути мальчика воспринимались с печалью. Незаконнорожденный. Отец был женатым… К тому же погиб на войне. Мать арестовали по доносу, она была директором детского дома. Посадили в тюрьму, якобы за полфунта масла. Рос Валера в детдоме. Увлечение музыкой проявилось уже в школе-десятилетке. Оно было настолько сильным, что путь в консерваторию оказался успешным.

Новую страницу жизни композитора Василий Белов открывает с его неожиданной женитьбы на Наталье Евгеньевне Штейнберг, которая оказалась старше его чуть ли не на десять лет. Непростые отношения, сложившиеся во время написания повести между вдовой и писателем, однако, не помешали последнему быть корректным. Более того, он, к моему удивлению, пишет о ней иногда не просто сдержанно, а с должным уважением: «Наталья Евгеньевна сама могла бы рассказать о Гаврилине намного больше, чем кто-либо иной. Она уже и сделала много – издала книгу о муже, причем весьма серьезную книгу. Выразим же благодарность ей за это. Не каждая на такой подвиг осмеливается».

Однако после похвал писатель задается вопросом: «Создаст ли Наталья Евгеньевна собственные, полновесные воспоминания о муже?». В это он почему-то не верит. И ответа прямого не подсказывает. Лишь далее в подвохе, процитировав чужие слова, он дает понять, что причиной этому может стать недостаток должной высокой любви жены к мужу. Белов пишет: «Поэтому воспользуемся тем, что говорила о своем знакомстве с Гаврилиным сама Наталья Евгеньевна. Писателю Алексичеву она, например, рассказала: «И вот мы стали встречаться, встречаться, я над этим не задумывалась серьезно. Потом он признался в своих чувствах. Я засмеялась: «Ты учишься на первом курсе, я не ахти зарабатываю, мама немного зарабатывает. Бьемся как рыба об лед». – «Будем вместе биться».

Безусловно, последняя фраза «Будем вместе биться» принадлежит Валерию.

Дальше Белов приводит воспоминания и самой супруги. Они также больше говорят о том, что семья сложилась в основном из любви Валерия Александровича к Наталье Евгеньевне. Но так как супруги прожили вместе почти сорок лет, то тема, кто кого больше любил или счастлив ли был Валерий в семье, или достойна ли супруга мужа – гениально одаренного композитора, конечно же, уже имеет малое значение.

Последующие страницы становления и взросления композитора я читал легко, даже с упоением… Известность, по мнению писателя, пришла к Гаврилину в 1967 году после исполнения его вокально-симфонической оратории «Скоморохи».

К восьмой главе «Ближний круг и дальний круг», где описан триумф, с которым у Гаврилина идут концерт за концертом, Белов поставил четверостишие рыбинского поэта Сергея Хомутова. В этой же главе есть два противоречивых печальных сюжета. Автор публикует ответное письмо ему от композитора Гаврилина:

«Дорогой Василий Иванович!

Большущее-пребольшущее спасибо за книгу. Я весь разволнован и полон всяческих восторгов – прочел два раза кряду. Как замечательно, что есть такое чудо, как вы. Жизнь начинает нравиться, все ясным кажется и самому работать и стараться хочется. Любящий Вас В. Гаврилин».

Кажется, письмо и присланная книга писателя сыграли громадную роль в тот период, когда у композитора были приступы хандры, отчаяния, и ему нужны были и поддержка, и спасение от недоброжелателей и бездарных конкурентов. Композитор жаждал общения, почувствовав в Белове единомышленника. Но тут на пути их сближения и тесного творческого общения встала супруга. Белов пишет: «Надо ли описывать мои чувства, когда я, будучи в Питере, позвонил, а жена сказала, что он болен и трубку взять не может».

Скорее всего, в дальнейших рассуждениях Белов ой как прав, уж очень влияла супруга композитора на то, с кем сможет общаться ее муж, а с кем нет, а тут, что ни говори, окружение влияет на талант, на самовыражение, на написание музыки. В повести приводятся примеры того, как влияние супруги оказывало медвежью услугу композитору, когда ему навязывался бездарный поэт, на стихи которого неожиданно писалась музыка. Белов об одном из них – никому не известном В. Коростылеве – резко отзывается, так как тот «паскудит» нашу историю, издевается над трагедией семьи царя Николая II. Тут писатель не может не удержаться от точного критического вывода: «Впрочем, понятно, среди литераторов обеих столиц господствовала тогда в России эстетика еврейских дам, они соревновались в юморе, когда говорили о свойствах русской души и традиционных славянских обычаях, об испытаниях, выпавших на долю русского народа. Господин В. Коростылев и отражал подобную эстетику в беспомощных виршах».

Почему отражал эту пагубную для русского самосознания эстетику неизвестный поэт Коростылев, и как он вкрался в доверие к композитору? – на эти вопросы Белов тоже дает ответ: «И я, грешным делом, думаю, не Наталье ли Евгеньевне Гаврилин обязан этим окружением? Не исключено, что на Валерия влияли в выборе исполнителей сразу жена, теща и ее мать, которую он называл «пратещей»».

Многочисленные встречи Белова с Гаврилиным проходили, как описано дальше в повести, благодаря непосредственному участию других русских деятелей культуры и искусства, в первую очередь – Георгия Свиридова, Анатолия Заболоцкого, Анатолия Пантелеева.

Наталья Евгеньевна не допускала к общению с мужем не только Белова, но и великих композиторов Чернушенко, Минина.

То, что позиция Белова имела убедительное подтверждение, следует из другого эпизода, описанного в повести:

«Валерий в любом человеке кожей чувствовал неискренность, чуял проявленную этим человеком фальшь или лживость. И это, видимо, тоже свойство таланта…

К сожалению, в поэзии он был не всегда разборчив и щепетилен, как Георгий Васильевич