Фабель промолчал. Его ухо под прижатым мобильником заливал пот. Сердце по-прежнему бешено колотилось, его мутило. Он верил искаженному нечеловеческому голосу в трубке. Верил, что сидит на бомбе.

— Отлично, — продолжил собеседник. — Теперь поговорим. Во-первых, вы, возможно, недоумеваете, зачем я зашел настолько далеко, что поставил под угрозу вашу жизнь. И, кстати говоря, почему не взорвал бомбу раньше. Что ж, это просто. Как уже сказал, пока вас вызволят, пройдет время. А пока все будут этим заниматься, я сдеру еще один скальп. Вы попали в очень интересную ситуацию, герр Фабель. Вам придется решать, сколько народу отрядить на ваше спасение, а сколько отправить на мои поиски.

— У нас больше сил, чем ты сможешь нейтрализовать, — ответил Фабель ровным, мертвым тоном.

— Очень может быть, но должен заметить, что вы сидите лишь на одной из двух бомб. Вторая находится в месте, которое я вам пока не открою. Но я оставил записку с указанием адреса и всех подробностей.

— Где?

— В том-то и штука. Я прикрепил записку к взрывчатке в той бомбе, что заложена в вашей машине. Так что, даже если саперы и найдут способ обезвредить реле давления под вашим сиденьем или на дверях, они не смогут осуществить контролируемый взрыв. А если пойдут на это, то уничтожат единственную подсказку, где находится вторая бомба. А вторая бомба непременно будет взорвана, уж поверьте, герр Фабель.

— Когда? На какое время установлен таймер второй бомбы?

— Я ни слова не сказал о таймере, герр Фабель.

— Значит, ты у нас теперь террорист? И к чему все это?

— Вы же не дурак, герр Фабель. Все это с самого начала имело отношение к терроризму, как вы называете. И к предательству. Что плавно подводит меня к моему основному пункту. Я хочу, чтобы вы перестали вести это дело. Взяли отпуск. Отгулы. Предлог я вам предоставил: стресс вследствие сурового испытания. Видите ли, герр Фабель, я собираюсь добровольно сообщить массу информации по этому делу. Куда больше, чем вы смогли собрать сами. Люди, которых я убиваю, заслуживают смерти. Они сами убийцы. И когда я покончу с ними, то больше никого никогда не убью. Их осталось совсем немного, герр Фабель. Всего двое. И когда они умрут, я исчезну и больше никогда не стану убивать. И, как уже сказал, все мои жертвы виновны. Вообще-то вы и сами сочли бы их виновными в государственных преступлениях.

— Хаузер? Грибель? Шайбе? Ты хочешь сказать, они были террористами?

— Вы отлично слышали меня, — прозвучал равнодушный искаженный голос. — Но твердо усвойте вот что, герр Фабель: выбор за вами. Вы можете решить самоустраниться от этого дела и дать мне закончить то, что я начал. Или я добавлю еще жертв в мой список. Очень специфических жертв. Никому не надо знать об этом аспекте нашего разговора. Вы можете предпочесть самоустраниться и жить спокойно, позволив и другим прожить их жизнь. В конце концов, люди, которых я должен казнить, для вас ничего не значат. Но вот другие, Фабель… Другие люди, вовсе не заслуживающие смерти, тоже могут умереть. Их участь полностью зависит от вас. А сейчас я отключусь. Советую вам не откладывая связаться с коллегами из саперного подразделения. Но прежде чем уйти, я перешлю вам на телефон кое-какие снимки. Кстати… такие красивые волосы! Чудесный оттенок золотисто-каштанового, почти рыжие.

Связь прервалась. Мобильник звякнул, и на дисплее появилась отметка, что он получил сообщение с картинками. Фабель открыл сообщение, и словно получил удар под дых.

— Ах ты, ублюдок… — Фабель просматривал картинки и чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Он еще раз просмотрел снимки. Фотографии девушки с длинными золотисто-каштановыми волосами. Заснятой по пути из школы домой. С друзьями. Во время похода с отцом по магазинам на Нойер-Валь.

21.15. Хаммерброк, Гамбург

Вся улица словно превратилась в подмостки. Фабель сидел, щурясь от яркого света прожекторов. Его машину приподняли и закрепили на опорах. Весь район полностью эвакуировали, и Фабель поймал себя на мысли, что беспокоится о том, что полицейские сказали герру Дорфманну, когда просили его покинуть дом: все, что угодно, кроме того, что прямо у него под окнами заложена бомба.

Первым, кто заговорил с Фабелем, был командир саперного подразделения. Он подошел к машине один. Офицер говорил спокойно, но достаточно громко, чтобы Фабель мог расслышать его через стекло по-прежнему закрытого окна дверцы. Он попросил Фабеля припомнить в подробностях абсолютно все, что звонивший сообщил насчет взрывного устройства, и все, что в его словах могло дать наводку на вторую бомбу. У Фабеля пересохло во рту, его мутило, но он старался держать себя в руках и сосредоточиться, вспоминая все детали разговора.

Командир саперов слушал и кивал, делая заметки в блокноте. И все время говорил с отработанным профессиональным спокойствием, отчего Фабель еще больше тревожился насчет своего положения. Впрочем, появление командира саперов само по себе не очень успокоило Фабеля: офицер приблизился к машине облаченным в толстый кевларовый бронежилет поверх черного комбинезона, в каске, а лицо прикрывал щиток из толстого плексигласа. Сапер опустился вниз, лег на бок рядом с машиной и приступил к осмотру дна машины с помощью телескопического черного шеста с зеркальцем на конце.

Через какое-то время он снова появился в окне машины, с кряхтением выпрямившись.

— Ладно, — мрачно улыбнулся он. — Боюсь, это не шутка, насколько я вижу. Если только это не очень качественно сделанный муляж, то весьма впечатляющее количество взрывчатки прикреплено к днищу вашей машины. Мы вас отсюда достанем, герр гаупткомиссар, это я вам обещаю. Но вам придется посидеть неподвижно какое-то время.

Фабель кисло улыбнулся, откинул голову на подголовник и прикрыл глаза. Он чувствовал себя беспомощным и бессильным. Фабель знал, что едва ли не одержим стремлением контролировать обстановку и сводить к минимуму элементы внезапности. Но сейчас он попал в ситуацию, которую не контролировал абсолютно. Он старался не думать о взрывчатке, о том, что его жизнь находится в руках спецов, которые обезвредят бомбу. Они были словно хирурги, а он пациент на операционном столе. Единственное, что он мог, — это сидеть неподвижно и ждать, когда его высвободят.

Что ж, по крайней мере у него появилось время подумать.

Он знал — его команда где-то тут, ждет за периметром эвакуированной зоны. Когда он позвонил в Полицайпрезидиум, то прежде всего поговорил с подразделением саперов, а затем попросил, чтобы его связали с Комиссией по расследованию убийств. Но саперы ему велели никуда больше не звонить и выключить телефон сразу же после разговора с ними. Фабель мог оставить какое-нибудь сообщение, но решил воздержаться. Он все еще не решил, что расскажет коллегам. Присланные фотографии Габи перепугали его до полусмерти.

Маньяк явно следил за Фабелем. Возможно, потому он и вышел на Леонарда Шулера. Наглый сукин сын был в курсе всех действий команды убойного отдела. Возможно, он сел Шулеру на хвост прямо у Полицайпрезидиума. Нет… Что-то тут не сходится. Откуда он вообще мог узнать о Шулере? Воришку арестовали патрульные. И убойный отдел за него взялся уже непосредственно в Полицайпрезидиуме. И тут Фабеля осенило: Леонард Шулер был не до конца откровенен в своих показаниях, не сообщил всего, что знал об убийце. Почему Шулер утаил информацию? Может, он все же был как-то причастен к убийству? Действовал вместе с маньяком? Может, радар Фабеля это упустил?