Выставив указательный палец, он набрал код на двери палаты. Электрический замок тихо щелкнул, и прапорщик осторожно вошел в темный тамбур. Остановившись в дверях, он бросил на пол у косяка рабочую рукавицу, чтобы дверь ненароком не захлопнулась, заперев его здесь в компании двух жмуриков.

В палате было вовсе не так темно, как он ожидал. Чертов прожектор во дворе давал достаточно света, чтобы Вакуленко мог разглядеть лежавший на прежнем месте скрюченный труп Купчени с забинтованной головой и судорожно растопыренными руками, и угол топчана. Подняв шприц на уровень плеча, прапорщик крадучись двинулся вперед. Он перешагнул через нелепо торчавшую забинтованную руку Купчени, сделал еще шаг и застыл, до рези в глазах вглядываясь в освещенную неверным отраженным светом темноту палаты. Ему вдруг показалось, что на топчане никого нет.

«Шалишь”. – подумал Вакуленко и резко обернулся, готовый отразить нападение сзади. Позади него никого не было, если не считать покойника. Дверь ванной была чуть-чуть приоткрыта. Вакуленко широко улыбнулся и вынул из кармана фонарик. Четкий кружок белого света упал на дверь. Прапорщик резко распахнул ее и быстро осветил все углы ванной один за другим. Ванная была пуста, в воздухе отчетливо попахивало табачным дымом. “Откуда у этого козла сигареты? – подумал Вакуленко. – Неужели взял у Купчени? Парень – кремень. Ни хрена не боится, прирожденный мародер. Однако куда же он подевался?»

Он поспешно вышел из ванной. Ему вдруг подумалось, что клиент мог спрятаться где-нибудь в палате – под топчаном, например, – и попытаться выскочить за дверь, пока он шарится в сортире, как какой-нибудь Гамадрил, – В прятки решил поиграть, сучонок? – едва слышно процедил он сквозь зубы. – Ну давай, давай. Кто не спрятался, я не виноват.

Ему никто не ответил. Вакуленко прикрыл дверь ванной и снова двинулся вперед. Перед тем как шагнуть из тамбура в палату, он секунду помедлил, прислушиваясь к своим ощущениям. Ему показалось, что в груди у него шевельнулось неясное предчувствие смутной угрозы. Николай отмахнулся от него с привычным пренебрежением: прапорщику Вакуленко не пристало бояться контуженных ветеранов с переломанными ребрами, запертых в палате с мягкими стенками и не имеющих не только оружия, но даже и штанов.

Он сделал шаг и остановился на пороге, обозревая пустую палату. Никто не набросился на него из-за двери, и ничьи босые ноги не торчали из-под топчана. Вакуленко еще не успел как следует переварить эту информацию, когда позади него раздался быстрый, какой-то вороватый звук, и сразу же откуда-то сверху прямо ему на голову обрушилось что-то неимоверно тяжелое, твердое и растопыренное, как вывороченный пень. Эта холодная и омерзительно липкая тяжесть сбила его с ног и придавила к полу. Выбитый из руки шприц откатился в сторону.

Он сразу же открыл глаза и приподнял голову. Первым, что он увидел, было обезображенное страшными гноящимися ожогами перекошенное лицо с широко открытыми остекленевшими глазами. Это лицо могло принадлежать кому угодно, только не человеку, которого Вакуленко собирался убить. В следующее мгновение до него дошло, что это Купченя, и он рванулся из-под прижимавшей его к гладкому линолеуму мертвой тяжести, мучительно, до хруста в позвонках, вывернув назад голову и вскинув правую руку в запоздалой попытке защититься.

Он увидел высокую фигуру в спортивном костюме, раньше принадлежавшем Купчене, с обмотанной грязными бинтами головой. В забинтованных руках этого ожившего покойника была зажата какая-то дубина.

"Покойник” взмахнул своим оружием. Вакуленко заорал и, скорее повинуясь инстинкту, чем голосу рассудка, рванулся в сторону. Все еще лежавший у него на спине голый труп стеснял его движения, но ему удалось увернуться, и дубина с глухим стуком опустилась на пол в том месте, где только что находилась голова прапорщика. “Покойник” снова занес дубину, но Вакуленко уже пришел в себя и четко, как на занятиях по рукопашному бою, провел подсечку. Клиент взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и тяжело упал на спину, выронив свое жалкое оружие. Из груди его вырвался сдавленный крик, и Николай сразу вспомнил, что у парня сломаны ребра.

Он сбросил с себя тело Купчени, еще раз содрогнувшись от омерзения, и неторопливо поднялся на ноги. Клиент уже стоял на коленях, мучительно скорчившись и прижав ладонь к раненому боку.

– Ну что, гнида? – тяжело дыша, спросил Вакуленко. – Чуть было не обвел меня, да? Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Не на такого напал, щенок.

Он примерился и расчетливо пнул стоявшего на коленях человека носком тяжелого ялового сапога на толстой резиновой подошве, целясь в поврежденный бок. К его удивлению, удар наткнулся на непробиваемый блок.

Вакуленко покачнулся, но сумел удержать равновесие. Тихо зарычав, он набросился на противника, оторвал его от пола и швырнул через бедро. Пациент доктора Маслова упал прямо на труп Купчени и снова вскрикнул от боли.

– Ты подохнешь, – сообщил ему Вакуленко. – Прямо сейчас.

– Посмотрим, – с трудом ответил забинтованный человек.

То, что этот ходячий труп имел наглость возражать ему, окончательно взбесило прапорщика. Он бросился вперед и издал торжествующий вопль, когда его пальцы нащупали шею врага и сомкнулись на ней.

В следующее мгновение этот победный клич перешел в полный смертельного ужаса вой угодившего в капкан зверя. Это произошло в тот момент, когда шеи прапорщика Вакуленко коснулся холодный кончик иглы и, легко проколов кожу, глубоко проник в мышцу. Прапорщик кричал до тех пор, пока в легких не кончился воздух.

Вдохнуть еще раз он уже не сумел.

* * *

Некоторое время Глеб лежал неподвижно, находясь в полуобморочном состоянии. При каждом вдохе бок пронзала острая боль, проникавший в незашторенное окно свет прожектора мигал, то затухая, то разгораясь вновь. Из ванной доносились крики Ирины Бородич, которая изо всех сил колотила по решетке вентиляционной отдушины и звала на помощь. Именно эти крики окончательно привели Глеба в сознание: на них могла сбежаться целая толпа.

Он с трудом столкнул в сторону тело прапорщика Коляна, с каждой секундой становившееся тяжелее. Глеб давно заметил эту странную особенность: труп почему-то всегда был тяжелее живого человека. Еще ему подумалось, что сейчас он представляет собой фрагмент любопытной композиции, достойной кисти бессмертного Иеронима Босха: полутруп, зажатый между двумя трупами, как кусок говядины между половинками булочки. Смешались в кучу кони, люди…

Бормоча знакомые с начальной школы строчки классика, Слепой с трудом отделил собственные руки и ноги от спутавшихся конечностей бывших закадычных приятелей – Коляна и Вовчика. Спохватившись, он наклонился, выдернул все еще торчавший из шеи прапорщика шприц, спрятал его в карман и кое-как добрел до дверей ванной.

– Послушайте, – сказал он, просунув в ванную голову, – эй, вы слышите?

Вопли в ванной прекратились. Несколько мгновений Глеб стоял молча, наслаждаясь тишиной, потом сказал:

– Так уже лучше. Не кричите, пожалуйста. Я постараюсь вас вытащить, но, ради бога, перестаньте вопить. На ваш голос сбежится вся здешняя банда.