– Да, да, и ваш князь Григорий Гагарин стоит во главе его или где-то весьма близко от вершины, так что людишки вроде Россетти даже не ведают о нём. Но нелепостью было бы предполагать, что, скрывшись от рядовых преследователей, я остался открыт для других.

– Я полагал, что вы не прерывали сношений с другой частью ордена, не подозревая…

– О том, что это два щупальца одного спрута? Я не идиот, мсье. Заяц не ищет спасения от волка в лисьей норе. Уверяю вас, – он наклонился ко мне и процедил сквозь сжатые зубы: – Голицын не мог знать о моём прекрасном здоровье. Кроме того, за десять лет я сменил три дома.

– Тогда как вы объясните то, что Андрей имел точные указания о вас?

– Поскольку вы осведомлены ещё менее моего, рискну сделать вывод, что всё это время за мной следили. Кто-то, кому живой и загнанный я выгоднее мёртвого.

– Кто же? И как?

– Не задавайте глупых вопросов, Рытин! – вспылил он. – Если бы я знал, к чему бы тогда поддерживал с вами отношения всё это время! Я надеялся, что вы невольно проясните эту загадку – дадите ещё одну деталь. Не обижайтесь: невольно – ибо вы не вольны в своём выборе. Трижды я чуть не зарезал вас, ибо к вам сходились все нити.

– Дважды, – подумав, поправил я.

Он тоже подумал и с глубоким вздохом махнул рукой.

– Трижды, – тихо рыкнул он. – Но я отмёл свои домыслы бесповоротно, когда вы оказались в кутузке. Вами играют так же, как и мной, только хуже, ибо вы более беззащитны, с вашим непомерным тщеславием. Ваш друг Муравьёв, не будь он столь стремителен в своих поступках и передвижениях, наверняка оказался бы в такой же передряге. Тщеславия ему у вас не занимать.

Я сделал вид, что мне нипочём его слова, которые на самом деле задели меня за живое своей горькой правдой.

– Но как удалось вам узнать, кто верховодит орденом?

– Узнать сего невозможно, но возможно угадать. Не сомневайтесь, Григорий Гагарин – один из них. Злые языки утверждали, что император Александр выслал его из России за связь со своей фавориткой Нарышкиной, но дело, полагаю, в другом. – Карно умерил голос, как делал всегда, намереваясь сообщить мне нечто не предназначенное лишним ушам, и всякий раз удивлял меня. – Он служил в Константинополе под началом тогдашнего посла Андре Италинского в тысяча восемьсот шестом году. Представьте, в тот же год там обретался и Себастьяни. Вы, конечно, знаете об отношениях между посольствами в этом городе. Все – друзья всех друзей. С началом войны, весной тысяча восемьсот седьмого оба почти одновременно покинули город. Спустя годы, эта неразлучная пара, Италинский и Гагарин, меняют второй Рим на первый. Италинский опять посол, а князь при нём с двадцать второго года советник, посему я не утверждаю наверное, кто из них главнее в ордене. Впрочем, теперь всё одно: по смерти первого в тысяча восемьсот двадцать седьмом году Гагарин возглавил и посольство. Ваш барон Икскуль совместно с Лессепсом и графом Медемом путешествовал по Верхнему Египту и Судану в двадцать втором – двадцать третьем годах, копировал иероглифы, оставлял свои граффити, после удостоился дружбы с Шампольоном. Гагарин же с Италинским и португальским послом Фуншалем в двадцать пятом году устраивал лекции в Риме и предлагал Шампольону большую плату – тысячу франков за сеанс, тот пытался уклониться от денег, но дал пять или шесть представлений избранным лицам, добрую половину из которых я без сомнения отнёс бы к верховным членам ордена.

– Откуда вам известно?

– С Шампольоном я состоял в научной переписке, которая прервалась вскоре после моей смерти. Густава Зейффарта он именовал неучем, Ланчи гадиной, так что я был, можно сказать, в центре лингвистической дискуссии этих образованнейших особ.

– Кто ещё?

– Вы навряд ли о них слышали. Граф Коссаковский, ну, этого вы знаете, поляк, секретарь русского посла, большой поклонник иероглифического учения, барон Бунчен из Пруссии, герцог де Лаваль-Монморанси, граф де Вело, аббат Феа, Кестнер из Ганновера, шевалье Бартольди, монсиньор Май. Короче говоря, понемногу от всех народов, как под Лейпцигом.

– Откуда вам известно, что они не простые подверженные моде любители древностей?

– Это мода на все времена, вспомните про иероглифическую монаду Ди. И не забывайте, я сам входил в их тесный круг, участвовал в мистериях и пробовал писать разные заклинания. Я не состоял в их высоких градусах, и конечно нас не представляли друг другу, но пытливому глазу видны знаки, если понимать, что искать за мишурой.

– Все эти люди искали первозданный язык?

Мой тон показался Карно насмешливым, каковым в сущности и являлся, и он довольно грубо заявил, что потешаться я могу, но только находясь от них на изрядной дистанции.

– Они, представьте себе, относятся к своему делу совершенно серьёзно, в отличие от вас, и потому многого добились. Тайным их деяниям я не сочувствую, а явным вполне. Сам Шампольон – а это что-нибудь да значит – ссылался на Италинского, как на судью в его споре с Зейффартом и о чём? – о прочтении иероглифов. Вот так-то. Схватка состоялась в российском посольстве, и Шампольон победил. Не удивляйтесь, Италинский служил в Константинополе с тысяча восемьсот второго, знал Османскую империю как свои пять пальцев. Его прибытие туда возбудило новую волну в благородном состязании образованных европейцев в деле приобретения рукописей. Коллекция самого Андре считалась одной из первейших. Гагарин весьма интересовался результатами и желал первенствовать в постижении древнего языка египтян. С его же лёгкой руки замечательную египетскую коллекцию Кастильоне приобрела Императорская Академия Наук за сорок тысяч рублей через одного агента князя, антиквара Дивова, и он же полгода спустя купил в Париже два погребальных папируса жреца Осоркона. Охотился он и за книгой погребальных обрядов того же жреца, впрочем, безуспешно.

– Той, которую кое-кто называет книгой мертвецов?

– Некоторые, но лишь для сокрытия истины от простецов, падких до красных словесов. Ну и от лишних пугливых глаз. С тем же правом можно именовать книгой мёртвых и чин панихиды. О, нет, египтяне верили в загробную жизнь, посему это собрание заупокойных молитв правильнее перевести как «Книгу о восшествии к свету». Кое-какие главы её повествуют о том, как обрести и вторую земную жизнь – если не удалось пристроиться одесную там. Впрочем, это лишь посильный перевод изначальной рукописи на первозданном языке, которая, как говорят, разделена в незапамятные времена и рассеяна по множеству книг.

Обед кончился, день угасал тихим бордовым сиянием в пузатом графине вина, заботливо наполненном слугой.

– Вернёмся к обещанию рассказать мне о ваших изысканиях. Я даже помогу вам начать. Вы служили у Наполеона.

Но Карно решительно отказался продолжать, потребовав новой порции равноценной мены. Я был готов к такому повороту. Лишь пересчитав золото, коего количество равнялось полутора тысячам франков, он продолжил:

– Только как учёный. Да и видел я императора лишь издали. Молодым человеком – моложе, чем вы сейчас, оказался я вовлечён в Египетскую экспедицию.