– Но после она нагреется, обратится в воду, та в пар – и улетит.

– Это если её насильно не содержать в холоде, чтобы она никуда не делась… – недобро рассмеялся он. – Ладно, я расскажу вам свою историю. Но после вы навсегда оставите расспросы. Впрочем, кошелёк ваш я готов приветствовать в любое время. В юности я увлекался не только научными, но и революционными идеями, и фамилия наша кое-что значит в обеих сферах. Тайные организации охотно вербуют отчаянных и умных молодых людей, нуждающихся в славе для превращения её в капитал. Никто, конечно, не таскается по Латинскому кварталу, предлагая сомнительное членство в обмен на вашу никчёмную жизнь. Душу вашу берут в оборот постепенно, руководствуясь собственными вашими порывами и подталкивая собственные ваши устремления в нужное им русло. О, это великие кукловоды, и одно это можно поставить им в вину и заслугу. Немало новичков гибнет, как мотыльки, так и не узнав, на какой свет довелось им прилететь. Однако я довольно скоро разобрался в хитросплетениях тайных отношений, тут и вправду помогли родственные узы. Но не подавал виду, ибо не числил себя в дураках. А дураков хватало, они начинали задавать вопросы, и в лучшем случае их тихо отставляли, отсылая в колонии за моря, в худшем – они исчезали насовсем. Мне предложили участвовать в экспедиции генерала Бонапарта в Египет, и я с радостью принял условия: никакого жалования, но вдоволь казённого обеспечения. Довольно скоро я понял, что экспедиция сия идёт различными путями. Военный гений служил для истинных предводителей лишь ширмой для их якобы научных поисков, а войска направлялись туда, где надлежало проводить раскопки секретной организации.

– Правда ли, что Наполеон сам состоял в тайном сообществе?

– И не в одном, верно, – нехотя бросил Карно, не желая, чтобы я перебивал его. – Не просто состоял – его брата Жозефа назначили Великим Магистром Великого Востока.

– Числился, но по сути не был.

– Ну, можно приказать, но нельзя заставить любить. Он надеялся разобраться во всём на Востоке, но ему это так и не удалось. Итак, мы прибывали в те места, где могли почерпнуть письменных знаний или костей. Я заметил, что немалое учёное сообщество делится наподобие армии на гвардию и всех прочих. Конечно, я стремился к первым, но упёрся в стену: меня охотно принимали выпивать, но не звали изучать. Мумии, так увлекавшие многих сразу, были отвергнуты этими преторианцами. Мы искали всё подряд, они – нечто ведомое лишь им. Каких только слухов не ходило вокруг, поговаривали о Ковчеге Завета, но, я убеждён, что нелепости распускали они сами. Так я понял, что путь из низших градусов в высшие вовсе не прост, никто и не собирался посвящать меня выслугой лет. Все результаты экспедиции, лёгшие в основу египтологии, делались для отвода глаз. Вся честная наука служила ширмой для бесчестных дел. И я, один из членов тайного общества, не оказался допущен в святая святых. В то время я счёл себя оскорблённым, и не сознавал, насколько мне повезло, ибо никого из моих более удачливых коллег давно нет среди живых, а я, как видите, неспешно и осторожно продолжаю их дело.

– Кто же отдавал приказы?

– Не знаю. Но с какого-то времени, уже после Египта, одним из этих лиц стал Себастьяни. Он, конечно, не распоряжался императором – служа ему, он в то же время управлял деятельностью в поисках останков.

– Правда ли, что Себастьяни в дальнем родстве с Бонапартами?

– Возможно.

– Деяния этого человека пронизывают всю треть века. Он – руководит теми, кто за вами охотится, и которые так досаждают и мне.

– Возможно.

– Вы говорили об экспедиции где-то под Псковом, которую прикрывал Удино.

– Возможно.

– Считается, что он допускал множество тактических ошибок, но это, если не знать истинной его цели. Расскажите про эти странные манёвры и бессмысленные эволюции в Поречье.

– Под его рукой Себастьяни, тогда генерал, командовал одной из бригад. Да будет вам известно, что Россетти и Себастьяни состояли вместе в том деле. Россетти, тогда генерал неаполитанской службы под началом Себастьяни, после удачной разведки Дрисского лагеря был зачислен лично Бонапартом в полковники армии французской – не случайно, конечно. Мы готовились к своему рейду, ожидая возвращения отрядов, разведывавших путь. Тогда меня удивило, что одним из двух главных секретарей из личного кабинета императора состоял капитан Дювивье, возглавлявший топографический кабинет Его Величества. Захват покинутого Дрисского лагеря оказался как нельзя кстати: топографы так и сновали по окрестностям под видом составления кроки, но я слышал шёпот о том, что некоторые из них рассылаемы туда, куда предстоит двинуться нам. Первые сто километров нас сопровождала сотня гусар, и чтобы они оставались в том же неведении, что и всегда, их остановили на полпути – ожидать нашего возвращения. Спустя неделю от нашего отряда отправили гонца сказать, что мы продолжаем поиски нужного места. Ему повезло больше прочих, из которых в живых остался ещё только один человек – ваш покорный слуга.

Явив собой доказательство сказанного, слуга с покорным видом принёс свечей, но Карно приказал выставить их наружу, куда под разгорающиеся звёзды пересели и мы. Лагерь затихал, работники, получив свою дневную плату, отправлялись в деревню, вскоре уже мы остались с одним лишь Прохоровым соглядатаем неподалёку, он не спешил исполнять никакой работы, но добросовестно подслушивал наши речи. Я подозвал его и шепнул несколько слов, тогда ушёл спать и он.

– Что вы там нашли? – спросил я, когда всё стихло.

– Гигантских призраков и кости исполинов. Довольно вам?

– А вам – довольно?

Он помолчал, раскуривая трубку, прежде чем нехотя продолжить хриплым голосом:

– Я еле ноги оттуда унёс, Рытин, вам неведомо, что там за ужас. Я после не мог спокойно спать три года. И сейчас мне не по себе.

– Рассказывайте уж, – вскочил я и заходил перед ним, а после и вокруг. – Да говорите же, наконец! Что же это за дело! Мало того, что каждый встречный что-то знает – так ещё все молчат! Каждый хранит свою ничтожную тайну, будто наседка высиживает яйцо. Ответьте же мне, почему нельзя, как делается в науке, опубликовать свою часть познаний, чтобы другой очертил свою – и вскоре мы все сможем узреть истину. Все – а не какой-то один орден. Вместе мы раскололи бы задачу как орех! Так делают математики и физики – ко всеобщему благу! Особенно вы, Жан-Луи, чего ждёте вы – пока вас убьют по-настоящему? Огласка могла бы спасти вас, вы не находите?

– Silentium post clamores, друг мой, молчание после шума, – горько рассмеялся он, видя моё искреннее негодование. – Разве не замечали вы, как в любой науке шум сменяется молчанием, и вновь шумом споров? Но более всех звонят те, кто дальше от истины или потерял нить. Тот же, кто держит её за хвост и медленно тянет на свет, обыкновенно молчит как рыба. А хуже того, как делали недавно и учёные, публикуют шифрованные анаграммы, сохраняющие им право первенства как и тайну открытия. Так что если где-то и слышите разговоры – это болтают те, кто ничего не ведает и хочет вызвать на разговор людей сведущих. Но истина добывается в тишине. Возьмите в пример хотя бы себя. Для чего вы тут шумите? Чтобы выведать у меня нечто полезное. Так я на всякий случай напомню вам о свитках, которые вы не даёте мне прочесть, и в добыче коих роль моя велика.