— Бог ты мой! — протянул дедушка. — А ты, Гейб? Что бы ты сделал, если бы папа проснулся, как ты выразился? Ты бы простил его?

— Конечно.

— Ты врешь.

— Да, я вру, — признался я.

— Но он все равно остается твоим отцом, Гейб, другого у тебя не будет. В нем много хорошего. Люди часто совершают ошибки. Он ведь никого не убил. Он стал на неверный путь. Но он столько хорошего сделал, и для меня, и для тебя. Ты должен это помнить.

— Я знаю, но не смогу понять его поступков.

— Может, когда ты вырастешь и сам влюбишься, — сказала бабушка.

— Я знаю, что такое любовь, — ответил я ей.

— Что такое любовь в шестнадцать? Пройдет время, и ты все забудешь.

— Нет, бабушка. Это настоящая любовь, честно. Я не знаю, на всю ли жизнь или нет, вряд ли мне так повезет, но я знаю, что это за чувство. Однако когда я смотрю на Аори… то есть на Рори, я понимаю, что даже ради такого чувства я не смог бы причинить ей боль. А ведь она не мой ребенок. Она мне просто сестра.

— Я тоже меняю свое имя, — провозгласила Каролина, выходя из своей спальни. Она была еще сонная, в пижаме и носках. На шее у нее болтались наушники от плейера.

— На какое? Свинцовая Задница? — спросил я ее. — Уже половина второго.

— На Кошку. Мне это нравится. Кошка Штейнер. Кэт Штейнер. Звучит как имя художника-авангардиста. Или певицы.

— И когда же ты пришла к такому решению? — поинтересовалась ее бабушка, обнимая Каролину и поправляя ей волосы. — Давай я сделаю тебе тосты, пока придет мама.

— Когда я была в коммуне, там, где папа, — продолжала Каролина, подходя к подоконнику. — Мне понравилось, как они сами себе выбирают имена. Они там ощущают себя такими свободными. Делают, что хотят…

— Твой папа больше не будет делать того, что захочет, Каролина, — заметил дедушка.

— Но он все равно будет счастлив. Он станет помогать Джой, готовить джем. Сам мастерить кормушки и полки для книг. Он будет пить воду из собственного родника, а утром просыпаться под пение Джой. Когда я оставалась у них на ночь, она пела ребенку эту колыбельную «Однажды во сне…»

— Мама тоже пела ее, для Аори, — мрачно напомнил я сестре. — Когда та была еще крошечной.

— Да, верно, но у Джой голос лучше. Мне нравится меццо-сопрано. Я тоже сопрано.

— Ты идиотка.

— Дедушка! Он не должен меня так обзывать! — воскликнула Каролина, снимая тапочки и целясь мне в грудь.

— Гейб, ты не должен ее оскорблять.

— Прости, Кошка.

— Да ладно, переживу, — ответила она. — Они уже вернулись?

— Они собирались на кофе, а потом за Аори. Вернее, за Рори.

— Я имела в виду папу.

— Папа сюда не приедет.

Она присела. Бабушка отправилась готовить ей тосты. Каролина отделила прядь волос и начала тщательно исследовать ее, намотав на палец. Я знал, что когда она напускает на себя такой дурацкий вид, то на самом деле обдумывает что-то важное, и она действительно спустя какое-то время выдала:

— Но он приедет, Гейб, за мной.

— Я не поеду с ним ужинать, — решительно заявил я.

— Я тоже не собираюсь с ним ужинать, — ответила Каролина, вернее, Кошка. — Я собираюсь уехать с ним. Школа окончена. А то, что осталось, я пройду с Джой. Я буду на домашнем обучении. Двое учителей сказали, что допустят меня сдать досрочно тесты, и папа обещал подождать до конца следующей недели.

— Как долго тебя не будет? Не все же лето? Я не могу тянуть эту лямку сам. Это по-свински по отношению к Кейси.

— Но я именно об этом и подумала, — пробормотала Каролина. — Я хочу там остаться навсегда. У вас будет на один рот меньше, а места намного больше, да и Джой говорит, что ей понравится жить с двумя сестрами, и папа с ней согласен. Тем более что ей понадобится помощь с малышами…

— Ты с ума сошла? — закричал я, не обращая внимания на то, что бабушка начала стыдить меня, укоризненно качая головой. Она стояла между мной и сестрой, держа в руках голубую тарелку с тостами и кусочками сыра, красиво разложенными по краям.

— Ты собираешься бросить маму? Ради этой суки и ее детей? А как же Аори?

— Гейб, я ее не переношу. Она все время ноет, постоянно берет мои вещи. Она просто невыносимая.

— Но она ведь еще маленькая! — Я схватил Каролину за руку. — Ты злишься на нее за то, что она берет твой блеск для губ? Ты даже не поможешь своей матери дойти до ванной после укола! Ты считаешь, что это так унизительно для тебя. Ты не переносишь свою родную сестру, но с удовольствием отправишься к Джой и к ее детям? Ты и маме об этом собираешься сказать? Только попробуй, я тебе…

— Мне ничего не надо ей объяснять! Мне пятнадцать лет! Я имею право сама выбирать… Папа говорит…

— Ты знаешь, почему он с тобой вообще говорит, Кошка? Да потому, что он волнуется только о том, чтобы не платить на тебя алименты. Спроси дедушку! Лео будет кормить тебя какой-нибудь дешевой дрянью, сэкономит на твоем обучении, и ему придется меньше работать, о чем он только и мечтает! Ты думаешь, он тебя любит? Ты видела, с каким лицом он нас встретил, когда его шлюха открыла нам дверь? На его лице я не заметил приятного удивления. Он смотрел на нас так, будто мы достали его уже тем, что, оказывается, до сих пор существуем.

— Гейб, прекрати, — сказала бабушка.

— Но он нас любит, Гейб, что бы ты ни говорил, — с чувством произнесла Каролина. — Он бы и Аврору взял, но мама ведь ему не позволит. Она говорит, что Аврора очень маленькая. От меня все равно никакой пользы. Школа мне надоела. Джой будет меня учить всему, что знает сама: как готовить джем, как прясть, познакомит с детьми и отведет на собрание квакеров.

— Квакеров? — удивился дедушка.

— Ну, Джой и папа не стали квакерами, но они с ними общаются. Эти люди такие милые. Выступают против войн, у них там пятнадцать ребят моего возраста. Они живут неподалеку. Собираются вместе. Там не надо молиться, просто они думают.

— А наушники туда можно брать? И потом, как же ты оставишь Маллори и Джастин? А Райана? — У меня к горлу подкатывала тошнота.

Я с ужасом думал о том, что это может значить: мама потеряет не только мужа, но и дочь. И самое ужасное, — я тогда застряну здесь, в этом болоте, на всю оставшуюся жизнь.

— Райан в далеком прошлом, Гейб, — ответила Каролина. — И потом, это же не значит, что я не увижусь с тобой никогда. Я могу приезжать погостить.

— Но дело в том, что я больше не захочу, ни видеть тебя, ни разговаривать с тобой.

— Хорошо, — с расстановкой произнесла Каролина, и я понял, что она готовится нанести мне сокрушительный удар. — Больше не разговаривай со мной, больше не думай обо мне, больше не считай меня своей сестрой. Желаю провести тебе остаток дней, меняя маме памперсы. Псих!