— Но, Хана. Я знаю, что вы вели себя, как святые, однако я понимаю, что вам хочется быть с сыном. Я не имею права вставать между вами и Лео. Я не хочу, чтобы вам пришлось выбирать между собственным сыном и мной с детьми.

— Джулиана, мы подумаем об этом, когда пройдет время. Гейб не может пока смириться с тем, что Лео так поступил с его внуками. Ведь вы были так долго женаты, Джулиана. Я помню, как вы тогда сидели на том диванчике. Пара, настоящая пара. Ты мне не просто невестка, Джулиана. Ты мне больше, чем родная дочь.

— Я знаю, но получается, что из-за нас у вас рухнули все планы. Путешествовать, видеться с друзьями. Все.

Наверное, я сам не заметил, как вернулся в кровать и заснул. Мне приснилась Тиан, как тогда у Конни на кухне. Она снова говорила, что она американская принцесса. Она выросла (ну, насколько могла подрасти такая малышка, как Тиан). Волосы ее были короче, и одета она была в жакет моей мамы. Она положила мне руку на плечо и с улыбкой сказала: «О Гейб, как приятно видеть тебя снова. В каком ты сейчас классе?» — а мне все еще пятнадцать. Я хотел расправить плечи, чтобы выглядеть мужчиной, но она все уходила прочь, снова повторяя, что ей было приятно встретиться со мной и что я не должен ее разочаровывать и хорошо учиться в школе. Потом я услышал: «Мы еще увидимся». Но это уже был не сон. Меня разбудила Каролина, которая уселась рядом со мной на полу.

— Проснись, Гейб, — сказала она. — Я хочу уехать, пока она спит, пока Аори спит, и меня уже ждет папа.

Я встал и прошел, не обращая на нее никакого внимания, прямо в ванную комнату, где не торопясь начал чистить зубы. Я знал, что мое молчание сводит сестру с ума, но не представлял, что сказать ей.

— Гейб, — прошептала она из-за двери. — Выйди, я хочу дать тебе адрес отеля, где мы остановимся. Ты мне позвони, если мама захочет меня увидеть. Я, конечно, вернусь еще попрощаться, но она сейчас так расстроена, что я бы не хотела расстраивать ее еще больше.

Я резко открыл дверь, и Каролина едва не упала. Я прошел мимо так, словно ее и не было в комнате.

— Черт бы тебя побрал! — выругалась она. — Не надо быть таким чурбаном.

Я лег в кровать. Хотя я и выглядел абсолютно спокойным, но внутри у меня все колотилось от гнева. Что мне было делать? Умолять ее остаться? Вразумить ее? Как? Что будет лучше: чтобы она жила с нами, гуляла по ночам, покуривала какую-нибудь дрянь, забеременела? Она успокоилась бы после отъезда отца? Она вспоминала бы эту чертову долину? Я представил себе эту местность зимой, под толстым слоем снега. Картина вырисовывалась довольно мрачная. Я вспоминал нас на автостанции во время того невероятного путешествия, когда мы были в Массачусетсе, боясь, что найдут пистолет, что нам грозят страшные неприятности. Мы сидели, прижавшись друг к другу. Только я и она. Моя сестра, рожденная в том же году, что и я. Нас называли ирландскими близнецами. Я хотел напомнить ей о том, что нас связывало. Я хотел крикнуть ей, что она не только бросает маму, не только плюет на семью — она еще и вырывает меня из своего сердца. Меня, того, кто спас ее там, на запасном пути. Мне так хотелось сказать ей: «Каролина, ты же частица моей души, как ты можешь бросать меня?»

— Гейб, — нарушила она мои размышления, и я только покрепче зарылся в подушку. — Ты что, даже до свидания мне не скажешь?

Я молчал.

— Ты же мой брат.

Я услышал, что она плачет.

— Не все одинаковые. Понимаешь? Ты благородный, ты сильный, я не такая. Но я не злая. Я не подлая. Я не могу оставаться и ранить ее чувства. Мамины чувства. Я не только из-за себя уезжаю.

Какая-то сотая доля интуиции подсказывала мне, что она говорит правду. Через какое-то время (мне оно показалось вечностью) я ощутил, что она нерешительно положила свою маленькую руку мне на голову.

— Я напишу тебе, Гейб. Или позвоню. Ты всегда останешься для меня любимым большим братом, Гейб. Не обижайся за то, что я тебе наговорила. Ты самый умный из всех, кого я только знаю.

Я не мог поверить тому, что семья Штейнеров за сорок восемь часов превратилась в разбитый сосуд. Это было какой-то чудовищной шуткой. Я не знал, что и думать. Наконец я оторвал голову от подушки, и мои губы уже не так дрожали. Я не знал, что сказать сестре.

Но ее уже не было.

Излишек багажа

От Джей А. Джиллис

«медиа-панорама»

«Дорогая Джей,

Кто вы такая, что берете на себя смелость решать за людей, что им делать, тогда как они сами не знают, что лучше для них? Предсказывать, что брак не удастся, когда ответ на этот вопрос зависит иногда не от людей, а от совершенно других обстоятельств. Если смирить свою гордыню, обратившись с молитвой к Господу, то все может измениться. Так произошло в нашем случае: мы с мужем сошли с прямого пути, поэтому нашли самую неприметную комнатенку в доме (крошечный подвал), стали на колени и открыли Господу свое сердце, умоляя Его исцелить наш брак. И Он ответил нам. Наверное, у вас все идет из рук вон плохо, поэтому вы никого не хотите видеть счастливым. Вы вообще кто? Психолог? Консультант? Или просто любительница поговорить?

Любопытствующая из Клейворна».

«Дорогая Любопытствующая,

Наверное, последнее.

У меня нет соответствующего диплома. Я никогда не посещала занятий, где учат, что делать, когда кто-то доверяет тебе свою душу. И я не претендую на то, что мои советы могут творить чудеса. Но я стараюсь изо всех сил. Я выслушиваю вас. Разве это умение так уж обесценилось?

Джей».

* * *

Каролина не особенно удостаивала нас своим присутствием еще с тех пор, как Лео уехал в первый раз (она очень старалась не участвовать в жизни семьи), однако после окончательного расставания с ним мы ощутили, что Каролина покинула нас. Хотя я была уверена, что мое здоровье ухудшится, понимая, насколько серьезно это может обернуться для всех нас (ведь проблемы с головным мозгом не относятся к числу временных), все обошлось. Должна признать, что после развода у меня не повторялись такие страшные приступы, какие мне пришлось пережить накануне судебных заседаний. И я не считаю это простым совпадением.

Мое сознание не замутилось ни на секунду. Я отчетливо видела, как дрожит верхняя губа Каролины, когда собирала вещи после ее ураганного отъезда. Я видела завитки ее светлых волос. Я нашла пачку записок, сложенных в замысловатую восьмиугольную пирамиду (такие изыски свойственны только юношескому возрасту), и полфлакона моих духов. Я представляла свою дочь с подколотыми волосами, глядя на те вещи, которые она оставила в шкафу: длинная строгая черная юбка, парка, в которой у нее был аккуратный и скромный вид, что, конечно же, раздражало ее. Я сложила все вещи в коробку, прижимая каждую к лицу, точь-в-точь как я делала с кардиганами своей мамы после ее похорон. Но потом до меня дошло, что я не знаю, на какой адрес должна отправить посылку. Я решила отдать все коробки Хане, не желая, чтобы мне стал известен даже почтовый индекс Лео.