Зубов в очередной раз повернул голову и посмотрел на Ворохтина. Должно быть, у милиционера уже шея заболела, потому как он принялся массировать ее и при этом сильно морщился.

— Свободен! — сказал он и уточнил: — Пока свободен! И не надо радоваться. Сияешь, как новая копеечка.

— А почему мне не радоваться? — возразил Ворохтин. — Вы же прекрасно знаете, что к этому порошку я не имел никакого отношения. Теперь все потихоньку встанет на свои места.

— Ты так думаешь? — усмехнулся Зубов.

— Да, — подтвердил Ворохтин и посмотрел на полукруглые, словно буйки, острова. — Скоро содержимое сумочки к вам вернется. Только уже в качестве орудия убийства.

Обычай стучаться в дверь при входе в чужое жилище рождает серьезные проблемы, когда надо войти в палатку. Ворохтин минуту топтался рядом с палаткой Киры, то покашливая, то щелкая пальцами, то аплодируя. Наконец он задал простой и прямолинейный вопрос:

— Кира! Ты там жива?

— Да, — отозвалась изнутри девушка. — Только ко мне нельзя. Я сейчас!

Он слышал, как шуршит одежда, потом вжикнула «молния», и Кира вышла из палатки. Она опять была в своей вечной штормовке, застегнутой под самое горло. Ворохтин взял девушку под руку и повел к берегу.

— Мне посчастливилось увидеть тебя сегодня без штормовки. Должен признаться, тебе очень идет быть не в ней.

Кира рассмеялась и осторожно высвободила руку.

— Это комплимент? А о чем вы разговаривали с милиционерами?

Он остановился и повернулся к девушке:

— Кира, скажи, ты случайно не видела, кто крутился возле милицейской машины, когда Зубов с сержантом уплыли к Пятому острову?

— Уплыли к Пятому острову? — повторила она и задумалась.

— Это было, когда ты вернулась на моей машине с лодочной станции, — уточнил Ворохтин.

Кира ахнула и прижала ладонь ко рту.

— Вы уже видели? — виноватым голосом произнесла она.

— Что?

— Свою машину!

Ворохтин с досадой покачал головой:

— Ты не о том думаешь! Черт с ней, с машиной!

Они вышли на пляж и сели на лавку.

— А что значит «крутился»? — спросила Кира. Она профессионально чувствовала, что дело пахнет сенсацией, и хотела выжать из Ворохтина всю правду.

— Только это не для печати, — предупредил Ворохтин. — Кто-то умыкнул из машины наркотик.

— Тот самый, который нашли у вас? — Глаза у Киры загорелись от любопытства. — А кому мог понадобиться наркотик?

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Ворохтин.

Кира задумалась.

— Если бы вы мне заранее сказали, что надо следить за милицейской машиной…

— Заранее! — хмыкнул Ворохтин. — Если б мне заранее сказали, что на островах один за другим начнут гибнуть люди!

Над озером пролетел красный пожарный вертолет с привязанной к нему емкостью. Зависнув над Пятым, он раскрыл емкость, и на чадящий лес хлынула вода.

— Как всегда, вовремя, — произнесла Кира. — Человек сгорел, лес тоже. Но дым еще идет. Непорядок! И начинается грандиозная показуха. Вертолеты тарахтят, вода брызжет, угли шипят. Такая феерия Саркисяну и не снилась.

— Вот об этом и напиши в свой журнал.

Кира насмешливо покосилась на Ворохтина.

— Что ж вы меня все время учите журналистике! Я буду писать то, о чем публике интересно читать, — ответила она.

— А о чем публике интересно читать?

— О том, что она способна понять своими глупыми и жестокими мозгами. То есть самые примитивные чувства и поступки: струсил, обозлился, влюбился, убил, сожрал, трахнул… Публика заказывает музыку и за нее платит. А я хочу, чтобы мне тоже платили. Я люблю деньги. Мне надоело считать мелочь в кармане. Понятно?

— Конечно, понятно, — ответил Ворохтин. — Но я хотел бы узнать другое: кого — Лагутина или Ботаника — убийца намерен оставить жить?

— Имя победителя хотели бы узнать миллионы зрителей, — ответила Кира, следя за тем, как пожарный вертолет закладывает вираж и скрывается за лесом. — Саркисян объявил тотализатор: первые десять человек, которые дозвонятся в студию и правильно назовут имя, получат призы.

— Кому-то повезет. А я ни разу ничего не выигрывал, — признался Ворохтин.

— Я тоже, — ответила Кира.

— Так попробуй выиграть, — предложил Ворохтин и достал из кармана мобильный телефон.

— Вы что? — Кира с удивлением посмотрела на Ворохтина. — Серьезно?

— А почему бы нет?

Она с опаской смотрела на трубку, словно это был пистолет и Ворохтин предлагал девушке застрелить одного из робинзонов.

— Это ужасно, — произнесла она. — Знали бы зрители, что гадают на крови…

— И все же?

Кира долго не могла назвать имя.

— Ботаник, — наконец прошептала она.

— Что — Ботаник?

— Ботаник победит. А вы как думаете?

— Никак, — ответил Ворохтин. — Все равно ничего не выиграю, так зачем зря голову ломать. Мне не дает покоя другой вопрос.

— Какой же, если не секрет?

— Что связывает убийцу и того человека, который победит.

Во второй половине дня Саркисян давал показания в районной прокуратуре.

— То, что Бревин не сгорел на острове, а был застрелен в гостинице — это для меня полнейшая неожиданность! — запальчиво лгал он. — В пьяном угаре такое не пришло бы мне в голову! В кошмарном сне не увидел бы!

Немолодой, высокий, с рыжими усиками и обширной лысиной следователь слушал его внимательно и не перебивая.

— А вот администратор гостиницы утверждает, что ваши сотрудники, в том числе и Гвоздев, дважды в день приезжали за Бревиным и куда-то увозили его на джипе.

— Это ужасно! — произносил Саркисян, прикрывал глаза и прижимал ладонь ко лбу. — Все это безобразие творилось за моей спиной. Люди, которым я бесконечно доверял, нагло пользовались моим доверием. Втайне от меня они вступили в сговор с Бревиным и занялись грандиозной профанацией. Если бы они обманули только меня! Так ведь жертвой этого обмана стали сотни тысяч доверчивых телезрителей!

— Но Чекота сказал, что вместе с Гвоздевым выполнял ваш приказ.

— Правильно! — часто моргая и растягивая пухлые губы в улыбке, подтвердил Саркисян. — А что он еще мог сказать? Что действовал по собственной инициативе? А зачем ему признаваться, если проще все свалить на руководителя. В нашей стране всегда и за все отвечает начальство. Работник пьет — виноват начальник. Работник ворует — виноват начальник. Работник…