Но вскоре Сергей Смольков убедительно доказал, что является достойным преемником Николая Победкина как в качестве руководителя эскадрильи, так и примера для подражания. Уже в июне он одержал три победы подряд без единого промаха…

Март 44-го… На первый взгляд он ничем не отличался от любого другого месяца войны. Крейсерские полеты, минные постановки… и потери, потери, потери… Иногда погибали опытные авиаторы, чаще – молодые. С одними ты уже успел сдружиться, других знал только лишь по имени… Кто-то еще утром рассказывал тебе о своих мечтах… И этим же вечером…

Сердце моментально пронзает острая боль, стоит только бросить мимолетный взгляд на еще хранящую тепло погибшего осиротевшую кровать. Она словно памятник на его несуществующей могиле. Проходя мимо, всегда стараешься производить как можно меньше шума… Вскоре место ушедшего занимает вновь прибывший… И спустя некоторое время точно так же уходит в ночь… К этому нельзя привыкнуть… С этим нельзя смириться…

Тем не менее именно март 44-го стал для меня, наверное, одним из самых тяжелых месяцев этой войны. И дело вовсе не в возросшем сопротивлении врага, почувствовавшего на своей шкуре силу наших торпедных ударов. И совсем уж не в том, что каждый вылет в это время сопровождался ежесекундной, требующей полного напряжения всех сил борьбой с погодными неурядицами. Все обстояло гораздо хуже – я потерял своих самых лучших друзей…

Первым не вернулся Коля Соловьев, получивший в ночь с 6 на 7 марта задание на минную постановку. Не прошло и двух недель, как пропал без вести экипаж Коли Шарыгина, совершавший очередной крейсерский полет. А ведь еще недавно, в новогоднюю ночь, мы провозглашали тосты за то, чтобы каждый раз вместе встречать этот прекрасный праздник… Иногда хотелось верить, что это всего лишь ужасный сон, вот сейчас я проснусь, и все вновь будет так, как прежде… Заходя в столовую, ловил себя на мысли, что ребята где-то задержались и вот-вот, запыхавшиеся, влетят в помещение. Никогда ранее я не чувствовал себя таким одиноким…

А ведь мне предстояло выполнить самую тяжелую обязанность – сообщить девушкам моих друзей о гибели их любимых. Это могло произойти в любой момент, ведь наши жены, невесты и подруги старались при первой же возможности прийти к нам. Очень часто нас не оказывалось на месте. Служба все-таки. Тогда находившиеся в казарме товарищи утешали девчат: «Не беспокойтесь, живы ваши хлопцы. На аэродроме сейчас. К вечеру, глядишь, и появятся». Или что-либо в этом духе.

«Как сказать о том, что Коли больше нет? – в который раз терзался я. – Какие слова подобрать? Как утешить, если это вообще возможно в такой ситуации…» Я не представлял, как буду смотреть в светящиеся надеждой девичьи глаза, зная, что в следующее мгновение разрушу счастье их обладательницы…

Коля Соловьев. Один из моих самых лучших друзей. Ноябрь 1943-го

Хорошо, что в этот тяжелый момент ко мне пришла моя Маша. Я поделился с ней своими сомнениями, и она сказала: «Не беспокойся, я сама это сделаю. Мы ведь подруги…» Моей благодарности не было границ…

Прошло немного времени после гибели Шарыгина, и я сам оказался на волосок от смерти. Тогда только лишь установились белые ночи, и мы, несмотря на затраченные усилия, так и не смогли обнаружить цели. Пришлось везти торпеду назад.

Вышли из Рижского залива южнее Пярну и давай топать через Эстонию. Настроение, надо сказать, было у меня прескверное, собственно, как и всегда, когда полет оканчивался неудачей. «Фрицы, – думаю, – сидят по домам, греются. А мы болтаемся почем зря, ищем их, гадов».

Тем временем дело уже к рассвету идет. И вот, как по заказу, прямо по курсу домик вырисовывается. Стоит себе на возвышенности, дымок из трубы идет. «До линии фронта недалеко. Не иначе как немцы», – подумал я и, разозлившись, врезал по нему из курсовых пулеметов. На душе немного полегчало. Почти сразу же после этого выскочил на «железку», так мы называли железную дорогу, гляжу, поезд идет. Прочесал его от последнего вагона до паровоза – совсем хорошо стало…

А вот уже и узкий перешеек, соединяющий Псковское и Чудское озера, впереди виднеется. На его восточном берегу – наши… Как вдруг…

– Истребители! – кричит Двойнишников. – Один справа, другой слева…

…С вражескими «охотниками» к тому времени мне доводилось встречаться лишь дважды, и то еще в 43-м. Первый раз это произошло, когда мы ставили мины в Нарвском заливе. Неспокойно как-то на душе было – облачка вокруг рваные, с большими просветами, так что требовалась особая бдительность. Немецкие истребители могли прихватить нас в любой момент, поэтому после выполнения задания я направил свою машину в сторону Лавенсаари, рассчитывая в случае необходимости сесть там. Тем более погода, вернее ее полное отсутствие, уже не раз заставляла меня пользоваться гостеприимством «островитян», поэтому их аэродром и все его особенности были мне хорошо известны..

– Командир! Слева выше два «мессера»! Идут параллельным курсом! – предупреждает Иван.

Не зря, значит, волновался. Резко бросил самолет под них, рассчитывая поскорее оказаться в так называемой мертвой зоне, то есть в недоступной для обозрения вражескими пилотами, и со снижением рванулся к спасительному острову.

– Где фрицы? – спрашиваю Ивана.

– Как шли, так и идут…

То ли своевременный энергичный маневр помог мне остаться незамеченным, то ли немцы, зная о базировании на Лавенсаари советских ястребков, решили не связываться с нами, неизвестно. Мы спаслись, и это – главное.

Штурман Евгений Кауфман и пилот Сергей Волков. Они не вернулись с боевого задания 04.06.1944

Следующая «встреча» произошла на высоте немногим меньше восьми тысяч метров над Финляндией. Иногда мы возвращались на свой аэродром и таким способом: выйдя через Ботнический залив в малозащищенные, по нашим данным, районы северного соседа. Дальнейшее казалось делом техники – добрался до Ладожского озера, повернул на юг, и все – считай, дома.

Но не тут-то было – сзади-сверху нарисовалась пара истребителей. Они явно заметили нас, но совершенно не проявляли никаких признаков суеты или торопливости, вели себя спокойно и уверенно, как в учебном полете. А чего же им дергаться-то? Облака остались далеко внизу, а до линии фронта лететь и лететь. Куда же мы денемся… Начинаю крутиться, как змея, но финские летчики никак не хотят выпускать меня из своих прицелов.

– Ваня! – кричу. – Стреляй!

– Не могу, командир! Пулемет заклинил!

Мало с чем можно сравнить ужас тех мгновений, когда враг целится тебе в спину, а ты, не в силах ничего предпринять, отсчитываешь последние мгновения своей жизни… Но ледяной холод большой высоты сыграл злую шутку и с финнами – их вооружение, подобно нашему, замерзло и также не захотело стрелять. «Повезло!» – подумал я, стирая со лба соленые капли пота…