Риччио и Моска ткнули друг дружку локтями. И Проспер с трудом удержался от улыбки. Да, это прежний Сципио, он верен себе и все еще обожает представления и розыгрыши.

А Барбаросса уже заглотнул наживку.

— Ну ладно, ладно, — пробурчал он. — Какая еще такая гениальная идея? Давай, Король воров, выкладывай. Бог ты мой, какие все чувствительные стали, нежные, прямо как стеклянные розы…

Но Сципио по-прежнему стоял к нему спиной. Стоял у окна, смотрел на ночную площадь Кампо Санта-Маргарита, словно вокруг вообще никого не было.

— Да выкладывай же, черт побери! — заорал Барбаросса, не обращая внимания на всеобщее хихиканье. Но Сципио даже не шелохнулся.

Барбаросса высосал остатки вина из своего бокала и с такой яростью поставил его на стол, что тот чуть не разбился.

— Мне что, на коленях тебя умолять? — выкрикнул он.

— Эта тетя Проспера и Бо, — задумчиво, не оборачиваясь, проговорил Сципио, — мечтает о маленьком пригожем мальчугане, безупречно умеющем вести себя за столом и вообще с манерами, как у взрослого. А тебе ведь нужно пристанище, дом, тебе нужен кто-то, кто будет готовить и подавать тебе еду и спать в соседней комнате, чтобы тебе в темноте было не страшно.

Брови Барбароссы многозначительно приподнялись.

— А деньги у нее есть? — спросил он, убирая со лба непокорный локон.

— О, да, — ответил Сципио. — Ведь правда, Проп? Проспер только кивнул.

— Это и вправду сумасшедшая идея, Сцип, — сказал он, подумав. — У нас никогда это не получится.

Барбаросса наотрез отказался спать в одной комнате с детьми. Вместо этого он устроился на софе в гостиной. Ида позволила, но на всякий случай предпочла его запереть, о чем Барбаросса не догадывался. Потом она еще проводила до дверей Виктора и сама отправилась спать.

Что до Сципио, то тот давно уже ушел. Согласился взять от Моски немного денег из тех, что еще оставались от последней сделки с Барбароссой, и скрылся в ночи. А куда направляется, никому не сказал.

— Как раньше, — пробормотала Оса, глядя ему вслед с Идиного балкона.

Ночь поглотила силуэт Сципио, и с ними осталось только его обещание скоро вернуться.

А еще — странная грусть, сплотившая их еще тесней. Каждый знал, о чем думают другие — о занавесе, усеянном звездами, дверце в узеньком проулке, матрасах на полу, об изгрызенных мышами креслах. О золоте и серебре из котомки Короля воров. Все кончилось, все безвозвратно ушло.

— Ладно, пойдемте в дом, — сказала наконец Оса. — Дождь опять начинается.

Они поднялись к себе в комнату, где на стене висел отрезанный Виктором кусок занавеса. Ида постелила им на пол ковер, а стены они украсили тем, что удалось спасти из кинотеатра. Но кое-что из фотографий и картинок так и осталось висеть там над пустыми матрасами, да и того, что они нацарапали и намалевали на стенах, тоже с собой уже не забрать.

Усталые залезали они под одеяла. Но сон ни к кому не шел, даже к Бо, который обычно засыпал, едва приклонив голову к подушке.

— Да, это, конечно, будет номер, если Барбаросса к тетушке вашей устроится, — задумчиво проговорил Моска куда-то в темноту. — Только нам-то что делать? Теперь, когда Проп вернулся и Бо тоже здесь. Есть у кого какие мысли?

— Не-а, — буркнул со своей подушки Риччио. — Такого места, как звездная обитель, нам уже не сыскать. Тем паче только с сумкой фальшивых денег. А настоящих немного осталось. Может, в Кастелло что-нибудь найдется. Там много домов пустует.

— То есть как это? — Бо так резко присел на кровати, что даже стянул с Проспера одеяло. — Не хочу я на новое место. Я тут хочу остаться. У Иды.

— Ах, Бо! — Оса со вздохом включила ночник, который Ида поставила к ее кровати, чтобы можно было читать допоздна.

— Нет, вы только послушайте этого мальца, — язвительно заметил Риччио. Он прислонился к стене, обернув свой тощий торс одеялом. — А Ида уже знает о такой чести? В общем, я завтра пойду осмотрюсь в Кастелло. А вы что?

Моска кивнул.

— Ясное дело, я тоже пойду, — проговорил он, не сводя глаз с окна, словно надумал взглядом пробуравить дырку в черной ночи.

Оса схватила одну из книжек, взятых с Идиной полки, и, погруженная в какие-то свои мысли, принялась ее листать.

— А я все равно останусь! — повторил Бо и настырно скрестил ручонки. — Останусь, и все!

— Сейчас ты будешь спать, ясно? — сказал Проспер, укладывая братишку обратно на подушку и укрывая одеялом. — Завтра об этом поговорим.

— Можем хоть сто, хоть тыщу лет говорить! — вскричал Бо, норовя ногами сбросить с себя одеяло. — Я останусь тут! И котятам моим тут нравится, они тут собак Лючии дразнят, а завтра Виктор зайдет за мной и Идой, и мы пойдем есть мороженое, а Лючия сделает мою любимую лапшу, а…

— Ну и что? — перебил его Риччио. — А потом тебе начнут рассказывать, что обязательно надо ходить в школу, и когда тебе спать ложиться, и что тебе есть, и что мыться надо гораздо чаще! Нет уж, благодарю покорно! Бог ты мой, мы уже столько времени одни живем, и чтобы мне теперь кто-то начал объяснять, что курить мне еще рано и что под ногтями у меня черно! Нет уж, господа хорошие, без меня!

Некоторое время все молчали. Потом Моска доверительным тоном заметил:

— Риччио, дружище, да это была целая речь… Оса отложила книжку, босиком прошлепала к окну и выглянула на улицу.

— А я бы тоже здесь осталась, — проговорила она, да так тихо, что остальные едва расслышали ее слова. — Здесь так хорошо, как я и представить себе не могла.

— Совсем рехнулась, — пробурчал Риччио и, зевая, заполз обратно под одеяло. — Я у Сципио спрошу, что он надумал. Если он, конечно, и вправду еще сюда придет. Может, есть у него еще какая гениальная идея.

— Что-то он сейчас поделывает? — пробормотал Моска. — Ты хоть представляешь, Проп?

Оса вернулась к своей кровати и выключила ночник.

— Может быть, — ответил Проспер, глядя в темный потолок.

Он пытался представить себе Сципио: как тот бредет по улицам, поглядывая на свое отражение в темных окнах витрин, как, подходя к фонарю, изучает, насколько удлинилась теперь его тень. А может, зашел в один из баров, где взрослым можно сидеть до глубокой ночи. А потом, чувствуя, как с каждым шагом все больше наливаются усталостью ноги, он пойдет в гостиницу, снимет, как и собирался, комнату с большим зеркалом, и в первый раз будет перед этим зеркалом брить свое, такое незнакомое, такое взрослое лицо.

— Как ты думаешь, ему хорошо? — спросил Бо, кладя голову Просперу на грудь.

— Думаю, да, — ответил Проспер. — Да, я думаю, ему хорошо.

Придя на следующее утро в дом Иды Спавенто, Виктор принес газету с фотографией Сципио на первой полосе. Почти все газеты города вышли наутро с этой фотографией и воззванием полиции ко всем венецианцам оказать многоуважаемому доктору Массимо содействие в поисках его пропавшего сына.