– Проектор со звуком! – изумился Иван Никодимович.

– Отечественная разработка, – с нотками гордости за оснащение родного НИИ подтвердила Наталья Петровна.

На экране за детским столиком, примерно положив руки на стол, сидели два мальчика и две девочки лет восьми-девяти, у одной косички и бант, а у другой мелкие кудряшки, во главе стола важно расположилась, глядя прямо в объектив, Наталья Петровна. Тот же пучок, то же отсутствие макияжа. Может, лишь в уголках карих глаз еще не пролегли мелкие морщинки.

– Это запись шестилетней давности, – подсказала она. Иван Никодимович кивнул в ответ. Тем временем на экране воспитательница показывала детям шарик белого цвета и певуче тянула: – Дети, взгляните на этот че-е-ерный шарик.

Дети привстают на стульчиках, вытягивают шейки. И лишь у одной девочки с кудряшками, с очень сосредоточенным видом разглядывающей шарик, на лице написано недоумение. После этого воспитательница демонстрирует шарик каждому ребенку по очереди и так же нараспев задает вопрос: «Какого цвета этот ша-а-арик?»

Трое детей, чуть помедлив, отвечают «черный» и только девочка с кудряшками уверенно, резко, с протестом и вызовом выкрикивает: «Он белый!»

– Это и есть испытуемая номер четырнадцать, – прокомментировала Наталья Петровна. – На тот момент она была еще Таней.

На экране же ее более молодая копия вопрошала вроде бы шутливо и, возможно, даже ласково: «Все детишки сказали, что шарик черный, а ты твердишь, что он не черный. Ты что же, себя самой умной считаешь, Танечка? А все остальные дурачки, да?»

«Шарик белый!» – продолжает упорствовать девочка.

«Таня, почему ты споришь со мной, с коллективом? – Напускная ласка мигом испарилась. – Ты противопоставляешь себя своим товарищам, это неправильно. Коллектив всегда прав».

Менторские нотки в голосе воспитательницы подталкивают девочку к согласию и покорности – нельзя спорить с воспитательницей, когда она говорит таким тоном. Девочка молчит, зажмуривается. На глазах у нее проступают слезы, она закусывает губу. Девочка неожиданно убегает из комнаты. Запись кончается.

– Да, экземпляр еще тот! – протянул Иван Никодимович.

– Психотип 4В по классификации профессора Гальперина, – услужливо отчеканила Наталья Петровна. – Достаточно редко встречается, но обычно доставляет много хлопот. Историк Гумилев называл подобный тип поведения особей «пассионарным». Но нам впервые удалось выявить его в столь раннем возрасте и исследовать его в лабораторных условиях так долго. Правда, окончательно убедились мы в том, что номер четырнадцать – носитель психотипа 4В, лишь после ее гибели. – Одновременно Наталья Петровна меняла катушки в проекторе. – Вот еще одна запись. Совсем свежая. Мы применили гипноз к испытуемому номер двадцать два, который действовал под управлением четырнадцатой, и вот что мы услышали…

Она вновь нажала «пуск», и на экране появилась больничная палата с лежащим на кушетке мальчиком с закрытыми глазами. Над ним нависал субъект в мятом, заляпанном чем-то белом халате, с гривой седых волос, а в дальнем углу стояли директор и воспитательница.

Иван Никодимович что-то размашисто записывал в блокнот. Украдкой бросив взгляд, Наталья Петровна смогла прочесть: «Несмотря на возраст пятнадцать лет, за счет выражения лица, движений, поведения испытуемому нельзя дать больше десяти, хотя физическая форма развития соответствует пятнадцати годам».

Субъект поворачивается к наблюдающим за ним и поясняет, что мальчик в трансе и сейчас воспроизведет свой разговор с номером четырнадцать, состоявшийся непосредственно перед попыткой побега.

«Начинай, Вася». Бас субъекта глубокий, утробный, исходит, кажется, из самых его глубин.

«Вася, помнишь, рассказ нам читали, – тоненький голосок бойко звенит, сразу ясно, что это Маша. – Там Ленин к детям на елку приезжал!»

«Ну да, помню», – медленный, тянущий гласные голос, понятно, что это уже сам Вася.

«А елка когда бывает?» Мимика лежащего в трансе мальчика снова неуловимо меняется, и становится ясно, что это снова говорит Маша.

«На Новый год?» Вася знает ответ, но он не уверен. Он всегда не уверен, даже когда точно знает.

«Правильно, Вася! А Новый год когда бывает?»

«Зимой?»

«Да, Вася! Зимой!» – радуется Маша Васиной сообразительности. – А у нас зима, давно уже зима! А ты елку или Новый год помнишь?»

«Не-е-ет», – тянет Вася.

«Вот и я нет!»

«Машк, ну, может, он еще не наступил? Вот вернутся родители – и тогда будет Новый год».

«Вася… – Голос Маши вмиг становится очень грустным. – Они не вернутся…»

«Тихо, Машка. – Он испуган. – Воспитательница услышит, снова будем целый день в углу из-за тебя стоять или вообще спать в чулане положат…»

«Вась… Вот мой рисунок поля. Посмотри, какое оно большое. Каждый день я рисую по одной травинке, и их целое поле. А нас не забирают, и зима не кончается. Вася, нас обманывают… Мы тут много лет, мы уже почти взрослые…»

«Все ты врешь и придумываешь, Машка! – Вася полон раздражения, он сердится. – Какие мы взрослые, родители скоро вернутся из командировки и нас заберут. Лето будет, и нас заберут!»

«Вася, а ты помнишь лето?» – интонации Маши грустные и печальные.

«Не-е-ет», – обычная неуверенность вновь приходит на смену раздражению.

«Вот и я не помню… Может, лето уже и было, и не один раз, а много!» Она почти кричала.

На этой фразе Вася неожиданно открывает глаза, начинает дрожать, забивается в угол. В кадре появляется медсестра и делает судорожно отмахивающемуся мальчику какой-то укол. Запись заканчивается.

Наталья Петровна включила свет и, не садясь, замерла у стены. Достала зачем-то карандаш и принялась катать его между пальцами. Повисла тишина. Наконец женщина решилась и нарушила молчание робким заискивающим вопросом:

– Товарищ Павлов, а что с нами теперь будет?

– Будет… – Опытный аппаратчик сделал многозначительную паузу, протер очки, вновь водрузил их на нас и продолжил преувеличенно бодро: – Вас, товарищ Романенко, наградят орденом Трудового Красного Знамени за ваш вклад в науку и серию статей и монографий для служебного пользования. Начальнику медсанчасти объявим выговор с занесением – проморгал бронхит с осложнениями у испытуемой, приведший к летальному исходу. Халатность налицо! Ну а вашу группу передадим в Киевский институт мозга, там сейчас один любопытный проект намечается, и партия испытуемых tabula rasa им очень поможет. После этого инцидента здесь вы вряд ли бы смогли продолжать по-прежнему. Да и по совести говоря, ресурс и потенциал испытуемых в рамках этого проекта уже исчерпан. Над версией событий для испытуемых мы еще поработаем, а в Киеве их ждет увлекательнейшая работа. – Иван Никодимович оживился, глаза его загорелись, было видно, что новая тема ему куда интереснее. – Американцы значительно продвинулись в области полной депривации сна. Их работы в этой области начались во время вьетнамской кампании, мы серьезно отстаем. Известно, что у них уже есть несколько устойчивых групп, вообще не нуждающихся во сне, правда, велик процент выбраковки – до семидесяти процентов. Суициды, шизофрения. Обычные симптомы буржуазно-капиталистического общества. Да и действуют они грубыми методами – хирургически и медикаментозно. И вот что я вам скажу… – На мгновение Наталье Петровне почудилось даже что-то игривое в голосе товарища Павлова. – Мы уже провентилировали вопрос о вашем переводе в Институт мозга. Вы знаете испытуемых, вам нужно развиваться как серьезному, крупному ученому, да и климат в Киеве получше. А главное, партия вам доверяет. Уверен, у вас процент брака будет значительно ниже, учитывая ваш подготовленный человеческий материал… – Увидев тень сомнения, проскользнувшую на лице Натальи Петровны, товарищ Павлов добавил пару градусов жизнерадостности и оптимизма в голос и даже привстал в кресле. – Вы, Наталья Петровна и ваш коллектив, с вашим энтузиазмом, задором, вооруженные передовыми достижениями нашей советской психологии, базирующейся на строго научном марксистском методе, добьетесь куда более впечатляющих результатов, к тому же гуманными методами!