— А ты не гей?

— Нет. Вроде бы нет.

— А ты не поддался ему из вежливости?

— Насколько я помню, нет.

— Ну, значит, все в порядке? Нет?

Ты только не замолкай, взмолился мысленно Тоби. Не нужно никаких сокровенных разговоров, просто говори, о чем угодно! Говори со мной, пока я не забуду про Джайлза.

Он проснулся с тяжелой головой. Его обуревали самые противоречивые эмоции — какие-то он хотел прогнать прочь, а другие жаждал испытать вновь. Несмотря на поддержку Эмили, перед ним все время стояло мучимое душевной болью лицо Окли, а в ушах звучал его умоляющий голос.

Я — шлюха.

Я не знал.

Я знал, но все равно ему подыгрывал.

Я не знал, но должен был догадаться.

Все вокруг знали, кроме меня.

И самая тревожная, не отпускающая его ни на секунду мысль: как я мог быть таким идиотом после Гамбурга? Почему был уверен, что у всех свои потребности и нет ничего страшного в том, что в результате пострадал лишь один Джайлз?

И одновременно с этими размышлениями Тоби оценивал сведения, которые сообщил ему (или скрыл от него) Окли, и прикидывал, насколько он успел “засветиться” во время своих разъездов. Если Чарли Вилкинс или его друг в полиции — информаторы Окли, то, скорее всего, о поездке в Уэльс и встрече с Бриджит уже всем известно.

Но оставались еще фотографии. Их-то никто не видел. И о Коротышке тоже никто не знал. А его поездка в Корнуолл? Наверное, и о ней они уже знают. Даже не наверное, а наверняка — если вспомнить, какую бучу полицейские или прикинувшиеся ими неизвестные устроили в клубе Кита. Скорее всего, известно им и то, что Эмили приехала вызволять отца в сопровождении некоего друга семьи.

И что же из этого следует?

Из этого следует то, что изображать из себя при разговоре с Коротышкой уэльского журналиста и просить его о разоблачительном интервью — поступок не самый умный. А точнее — самоубийственно глупый.

Так почему же ему не плюнуть на все и не последовать совету Джайлза? Сделать вид, будто ничего этого и не было вовсе?

Или не выпендриваться, перестать мучиться вопросами, на которые не существует ответов, и поехать в Милл-Хилл на встречу с Коротышкой. Потому что ему позарез нужен живой свидетель, готовый говорить. Либо Коротышка согласится, и тогда они с Китом проделают то, что собирались сделать с Джебом, либо скажет “нет”, побежит к Криспину за похвалой, и тогда пиши пропало.

Но, что бы ни произошло в итоге, Тоби все-таки выйдет на поле боя и сразится наконец с врагом лицом к лицу.

* * *

Тоби позвонил своей помощнице Салли. Наткнулся на автоответчик, что даже неплохо. Заговорил героическим тоном борца с неизлечимой болезнью:

— Салли, это Тоби. Боюсь, у меня плохие вести — режется зуб мудрости. Через час иду к зубной фее на лечение, так что на утреннем совещании меня точно не будет. Может, попросишь Грегори, чтобы заменил меня на встрече НАТО? Извинись, пожалуйста, за меня перед всеми. Я еще позвоню, буду держать тебя в курсе событий. Еще раз извини.

Теперь предстояло решить еще одну проблему: что надеть? Как нарядился бы на его месте провинциальный журналист, собираясь на интервью в Лондон? В конце концов Тоби остановился на джинсах, кроссовках, легкой куртке. Он захватил с собой и записную книжку с шариковыми ручками, порадовавшись своей предусмотрительности.

Собирался он взять и телефон, но вовремя вспомнил, что на нем хранятся фотографии Джеба — которые принадлежали и Коротышке тоже.

Обойдусь и без телефона, решил Тоби.

Кафе-кондитерская “Золотой теленок” располагалось на середине улицы, зажатое между магазином халяльного мяса и лавкой кошерных деликатесов. На витринах, подсвеченных розовыми лампами, возвышались торты на дни рождения и свадьбы, окруженные россыпями меренг размером со страусиное яйцо. Внутри медный поручень отделял стойку кафе от столиков с посетителями. Разглядев все это с противоположной стороны улицы, Тоби свернул в переулок, чтобы закончить осмотр припаркованных поблизости машин и грузовиков и еще раз окинуть взором толпы прохожих, заполонившие тротуары.

Подойдя к кафе во второй раз, Тоби убедился, что не ошибся: внутри в это время и впрямь не было ни одного посетителя. Выбрав столик в углу, смотрящий прямо на входную дверь, — его преподаватели называли такие столики “местами для телохранителей”, — Тоби заказал себе капучино и принялся ждать.

Около прилавка, по другую сторону медного поручня, толпились посетители, набиравшие пластиковыми щипцами в картонные коробки пирожные и булочки. Но никто из них не соответствовал описанию Коротышки, мужчины ростом под два метра — которого Джеб лягнул под коленки и, пока тот падал, сломал ему нос.

Часы показывали уже десять минут двенадцатого. Он струсил, решил Тоби. Или они решили от него избавиться и теперь он сидит в грузовике с простреленной черепушкой и пистолетом не в той руке.

В окне показался крупный лысый мужчина с рябоватой кожей оливкового оттенка и маленькими круглыми глазками: сначала он смотрел на пироги и торты, выставленные в витрине, затем глянул на Тоби, потом вновь принялся изучать выпечку. Взгляд тяжелый, не моргающий. Накачанные плечи — видно, любит тягать железо. Модный темный костюм без галстука.

Наконец мужчина ушел. Может, он присматривался к нему? Или просто раздумывал, не полакомиться ли эклером, но потом решил, что фигура ему дороже?

И вдруг Коротышка совершенно неожиданно для Тоби материализовался прямо у него за столиком. Видимо, все это время он отирался в туалете позади кафе. Об этом Тоби не подумал, хотя надо было бы. Очевидно, что Коротышке-то эта мысль как раз пришла в голову.

Он казался выше своих двух метров роста, наверное, из-за того, что сидел выпрямившись, положив тяжелые крупные ладони на стол, сцепив пальцы. У него оказались сальные черные волосы, коротко стриженные по бокам и на макушке, высокие красивые скулы и всегда приподнятые, словно в улыбке, уголки губ. Смуглая кожа блестела, как будто он долго-долго тер ее щеткой. На переносице Тоби заметил небольшую впадинку — видимо, удар Джеба не прошел бесследно. Коротышка был одет в тщательно выглаженную голубую джинсовую рубашку с застегнутыми на пуговицы карманами — из одного виднелся краешек пачки сигарет, из другого торчал кончик расчески.

— Значит, вы Пит? — лениво выплевывая слова, спросил он.

— А вы — Коротышка. Могу я вас угостить? Чай, кофе?

Коротышка вскинул брови и медленно оглядел кафе. Интересно, он всегда так выпендривается? Или это просто сказывается сочетание жгучего нарциссизма и высокого роста?

Все еще размышляя на этим вопросом, Тоби заметил — или ему показалось? — в окне того же лысого толстяка, страдающего над эклером, который прошел мимо кафе с подозрительно беспечным видом.