Важной фигурой в этом внутреннем круге Горбачёва был Евгений Велихов, добродушный физик с широкими взглядами, который тогда был заместителем директора Института атомной энергии им. Курчатова. В детстве Велихов одну за другой поглощал книги о науке. Он поступил в МГУ сразу после того, как умер Сталин, в 1953 году. После окончания университета он стал работать в институте, который возглавлял Игорь Курчатов. Руководителем Велихова стал знаменитый физик Михаил Леонтович, который курировал теоретические исследования в области контролируемого ядерного синтеза и физики плазмы. «Атмосфера была чудесной, — вспоминал Велихов. — Физика плазмы только начала развиваться, и мы понимали, что почти нигде в мире нет равных нам». Велихову было разрешено выезжать за границу, и летом 1962 года он побывал в университетах Нью-Йорка, Бостона и Чикаго, а затем в Лос-Аламосской лаборатории. У него была своя сеть контактов с американскими учёными.[405]

В 1977 году Велихов стал вице-президентом Академии наук — он был самым молодым человеком на этой должности. Прежде всего он должен был сосредоточиться на кибернетике и компьютерных технологиях. Велихов обнаружил, что в СССР они в «очень плохом состоянии». Однажды, в начале 1980-х, Велихов пригласил Горбачёва, тогда члена Политбюро, в академию. Он вспоминал потом, как показал Горбачёву «Apple», привезённый из-за границы: «Я сказал: “Смотрите, это революция”». Придя к власти, Горбачёв продолжал прислушиваться к Велихову.

В горбачёвский круг входили также реформатор Яковлев, беседовавший с Горбачёвым в канадском саду в 1983 году, а теперь работавший в Институте мировой экономики и международных отношений, и Георгий Арбатов, директор Института США и Канады — он стал важнейшим источником идей и информации для Горбачёва в первые годы у власти.

Горбачёв отчаянно нуждался в реальных данных, прорываясь сквозь горы вымысла. «Нам крайне необходима объективная информация, показывающая не то, что мы хотели бы видеть, а то, что есть на самом деле», — взывал Горбачёв к Политбюро.[406] Георгий Шахназаров утверждал, что военные пытались манипулировать руководством страны. «Они докладывали руководству что-то одно, а думали и делали совершенно другое, — говорил он. — Это была игра в кошки-мышки».[407]

***

Советская армия всё глубже увязала в Афганистане. В первые месяцы Горбачёва у власти аппарат ЦК наводняли потоки гневных писем, осуждающих войну. В апреле 1985 года Рейган написал Горбачёву: «Не пора ли уже найти политическое разрешение этой трагической истории?» За несколько недель до этого Рейган подписал секретный указ — Директиву по национальной безопасности № 166, дававшую юридические основания для масштабной эскалации войны ЦРУ против СССР в Афганистане. В ней ставилась новая смелая цель: теперь ЦРУ не просто поддерживало вооружённое сопротивление Советам — оно должно было выдавить русских из Афганистана.[408]

Арбатов передал Горбачёву меморандум, содержавший ряд далеко идущих идей, в том числе: «Мы должны покончить с Афганистаном». 19 июня 1985 года Горбачёв вызвал Арбатова в Кремль и сказал ему, что Афганистан — это «вопрос первостепенной важности».[409] В августе советские солдаты, ехавшие на поезде в Афганистан, взбунтовались: они не хотели, чтобы их отправляли на войну, где каждый день убивали по десять человек. Горбачёв начал планировать отступление, которое заняло несколько лет.

Оглядываясь назад, Горбачёв вспоминал, что ему нужно было «расчистить “снежные заносы” времён холодной войны». Афганистан был одним из них. В области внешней политики, как говорил Горбачёв, у него на уме были «не просто косметические перемены, но практически поворот на 180°».

Но мир ещё не понимал этого. Первые инициативы Горбачёва, обращённые к Рейгану, не получили отклика. 7 апреля Горбачёв предложил заморозить размещение в Европе ракет «Пионер», спровоцировавшее Запад разместить «Першинги-2» и крылатые ракеты. Рейган и Тэтчер немедленно отказались, заявив, что это пропагандистский ход. Размещение западных ракет только начиналось, так что замораживание оставило бы стороны в неравном положении.[410] «Бесполезно, — написал Рейган Горбачёву 30 апреля. — Я не могу не задумываться о том, с какой целью вы представляете предложение не только, по сути, старое, но и такое, о котором известно, что оно не даёт оснований для серьёзных переговоров».[411] Но Рейган, вероятно, не знал о том, что Кремль уже рассматривал размещение в Европе ракет «Пионер» (РСД-10) как ошибку. «Зачем нам нужны эти РСД-10? — задавался вопросом Черняев за две недели до письма Рейгана. — Их установка была такой же глупостью, как хрущёвские ракеты на Кубе в 1962 году».[412]

Семнадцатого апреля Горбачёв предложил ввести мораторий на ядерные испытания. Соединённые Штаты снова ответили отказом. Вскоре переговоры о контроле над вооружениями в Женеве, возобновившиеся в начале 1985 года, снова остановились.[413] Полный разочарования Шульц составил секретное предложение для Москвы. С одобрения Рейгана он встретился с Добрыниным в Вашингтоне в июне и предложил сделку: если обе стороны пойдут на серьёзное сокращение наступательных ядерных вооружений, то Стратегическую оборонную инициативу Рейгана можно будет приостановить. Шульц также предложил начать обсуждение по неофициальным каналам, в обход зашедших в тупик Женевских переговоров. Через две недели из Москвы пришёл недвусмысленный ответ: «нет». «Советы хотели остановить СОИ, а не просто ослабить её», — вспоминал Шульц.[414] Добрынин позднее говорил, что была и другая причина: Громыко зарубил идею, потому что боялся, что канал обмена информацией будет организован в обход него.[415]