Володька пошевелил сухими губами, сказал, что он не маньяк и не убийца, но его никто не услышал. Тогда, сделав над собой усилие, с трудом выговорил:

– Я не знаю никакой Алисы…

– Мне очень жаль. Ребята, разговорите художника, только быстрей.

Леха достал нож. Полин закричала, Кеша заткнул ее, сунув в рот тряпичную салфетку. Леха разрезал веревки, толкнул Володьку в спину, тот упал вперед, подставив руки перед собой. Заметил, как с головы на пол капает кровь, его кровь. Катясь с лестницы, разбил голову и нос. В следующий момент нечеловеческий крик вырвался из горла Володьки – Леха со всей силы обрушил ступню на его правую руку, хрустнули кости. Полин зажмурилась и завыла.

Володька теперь ничего не соображал, все вокруг состояло из боли. Воздух, пол, незнакомцы, его тело были сплошная боль. Он катался по полу, стиснув зубы, и уже не слышал один и тот же вопрос: где Алиса? Нет, вопрос звучал, отдаваясь в сознании, но звучал далеко и к Володьке, казалось, не имел никакого отношения.

Ставров отвел взгляд в сторону, испытывая очень неприятные ощущения от стонов и хруста костей. Но помнил одно: этот молодой человек – сообщник Лины и ее орудие – слишком опасный, жалости здесь не место. Потом хрустнули кости на второй руке. Когда Володька без чувств распластался на полу, Ставров приказал:

– В машину ее, а дом подожгите. Ты, Полина, поедешь в нашу отечественную психушку. И будешь там до тех пор, пока не скажешь, куда вы дели Алису.

Метров за пятьсот от виллы их ждал Тимур, на стреме стоял. Нервничал, подозревая, что на вилле происходят жуткие события. Он выходил из машины, напрягал зрение, всматриваясь в дом, откуда иногда доносились крики. Беспокойно оглядывался по сторонам, однако никто не спешил на помощь. Очевидно, никто не слышал криков, вилла-то на отшибе. Все равно опасно устраивать шум, ведь не в России же. Вскоре дом внутри загорелся, а из темноты выплыли тени. Лину бросили на заднее сиденье. Ставров скомандовал, залезая в авто:

– В Париж, Леха. Хочу забрать все ее документы и там.

– А сообщника нашли? – поинтересовался Тимур, косясь на безвольную, будто напичканную наркотиками Лину.

– Все в порядке, – проговорил Леха, разворачивая машину.

– Что вы с ним сделали? – дернулся Тимур, впрочем, догадался без ответа. Тело мелко затряслось. – Вы офонарели? Мы же в чужой стране, нам впаяют…

– Закрой клюв! – гаркнул Леха. – Не то немым навечно станешь!

Тимур съежился, не смотрел на Лину, только чувствовал, что и она дрожала. Автомобиль помчался по гладкой дороге. Полин, пока было возможно, смотрела назад… Очень скоро вилла и всполохи пламени остались позади…

Луиза выглянула из-за кустов, провожая машину с чужими людьми, потом побежала к вилле, в растерянности остановилась перед домом. Огонь горел внутри. Луиза кинулась к двери – заперта. Обежала вокруг. Черный ход тоже заперт. Она заглянула в одно окно, ничего не разглядела, заглянула в другое. На полу, на свободном от огня пятачке, лежал Володька лицом вниз. Луиза натянула рукав старого пальто на кулак, постучала в горячее стекло. Володька не подавал признаков жизни. Тогда она перебрала несколько камней, отыскала самый тяжелый и бросила в окно. Стекло разбилось, повалил густой дым.

– Вольедька! – позвала Луиза, разгоняя дым руками.

Не ответил. Позвала еще несколько раз – результат тот же. Она удалила остатки стекла из рамы, влезла в дом и попятилась к окну, кашляя от дыма. Огонь лизал стены, горели картины Володьки, мебель. От сквозняка взлетели, вспыхнув, занавески, полыхала лестница. Луиза бросилась к Володьке, перевернула его на спину, тормошила:

– Вольедька! Вольедька!

Он застонал, но не пришел в себя. Луиза растерянно мигала веками, испуганно глядя на огонь. Потоптавшись, взяла под мышки Володьку и потянула к окну. Луиза не подумала, что он слишком тяжел, а она слишком мала, чтобы вытащить его из горящего дома. Вряд ли вообще умела думать, она просто упорно, со стоном, какой вырывается от непомерной тяжести, тащила его к окну. Упала картина. Луиза оглянулась. Рама треснула, пламя подбиралось к окну, отрезав путь к выходу…

Лина находилась больше месяца в одиночке на втором этаже психбольницы, откуда бежала с Лазарем, а ощущение было, что всю жизнь провела здесь. Первые дни ничего не ела, лишь пила, похудела, но голод взял свое. Относились к ней без участия, только приносили еду. Раз в три дня убирали, но при этом длинной простыней обматывали руки и обвязывали вокруг пояса. Лина опасная больная, страдающая хроническим психическим расстройством в тяжелой форме шизофрении, не может отдавать отчет своим действиям и руководить ими, потому ей ужесточили режим. Иногда открывалось окошко, и незнакомые глаза рассматривали ее. Время тянулось медленно, невыносимо одинаково. И нечем занять себя, чтоб отвлечься. А ночи страшнее дня, беспросветная тьма и тишина угнетали мозг. Стены и запертая дверь, окно с решеткой, привинченная к полу кровать и умывальник. Однообразие, которое истязало. Случалось, охватывала ярость, в приступе бессилия принималась рыдать, пока не сваливалась. Однажды не Лина закричала, а давящая тишина и одиночество потребовали:

– Позовите Ставрова! Мне нужен Ставров!

И так с утра до утра. Лина устала, повторяла просьбу апатично, потому что надо было что-то говорить, на что-то надеяться. Ее словно не слышали, она же все равно просила позвать Ставрова.

Однажды вечером дверь открыли, санитары обвязали ее простыней, хотя Лина не оказывала сопротивления. В палату вошли Марк и Леха.

– Ты хотела меня видеть? – холодно спросил Марк.

Она подняла на него затравленные глаза. В них сквозили покорность и мольба, Марк отвернулся, чтобы не поддаться жалости, но все же попросил развязать ее.

– Только без резких движений, мадам, иначе в башке будет дырка, – предупредил Леха и бесстрастно добавил: – Я с удовольствием продырявлю тебя, как твой пацан продырявил моего друга.

Санитары развязали ее, сказали, что будут рядом, вышли. Марк прислонился спиной к стене напротив Лины. Леха застыл у двери с равнодушием человека, чувствующего свою силу, сунув руки в карманы и глядя в потолок. Она поочередно окинула взглядом обоих, опустила голову. Марк ждал. В данную минуту он вообще не испытывал к ней никаких чувств, даже ненависти, хотя имел на это право. Вот устал от нее – да, усталость и делала его бесчувственным. Она же молчала, тогда сказал он:

– Как бы я хотел, чтобы тебя никогда не было в моей жизни.

– Я тоже, – тихо проговорила она и судорожно сглотнула. Глаза ее наполнились слезами. – Марк, я хотела…

– Только не надо слез, Лина, не стоит тратить их.

– Я хотела сказать, – всхлипнула она, – что не знаю, где находится Алиса. Я говорю правду. Ты зря меня держишь здесь.

– Хм… – Марк прошелся по палате. – В любом случае ты здесь надолго поселилась. Это теперь твой дом.