Левыкину словно ударило током. Она в одно мгновение поняла, с кем именно ее хочет познакомить Абрамов. И все же она продолжила в вопросительном тоне: «Неужели он довел это дело до конца? Дело, которое посчитал завершенным вначале Романов, а потом и я сама? Неужели ему удалось доставить девушку, прикрывшуюся моей фамилией, на родину?»

Левыкина подняла руку к груди.

— Саня, неужели ты сделал это?

— Боюсь, я недооценил свои возможности и сделал больше, чем мог.

— Где она?

— В военном госпитале. Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Или я на твоей машине, неважно.

Эскорт из трех машин мчался на северо-запад столицы. Остались позади Петрозаводская и Дыбенко, разрезавшая Химкинский лесопарк на две неравные части. Справа промелькнул корпус номер 12 по Левобережной улице, впереди и слева показался корпус 5, взятый в полукольцо каналом имени Москвы. Там располагался Центральный военный клинический госпиталь.

— Как она себя чувствует? Врачи поставят ее на ноги?

— Она вполне здорова. Я вынужден был спрятать ее от лишних глаз. У моего шефа приличные связи в военном госпитале. Спустя два часа после приземления самолета ее разместили в отдельной палате.

— Как тебе это удалось, Саня?

— По большому счету, не мне, — поправил собеседницу Абрамов. Левыкина сидела справа от него и держала в руках сумочку и пакет. Она так и не выпустила их из рук и, похоже, не замечала этого. — Основная работа легла на мою агентурную группу. Шесть человек. Может быть, и ради тебя они рисковали жизнью, не знаю.

— В каком смысле — ради меня?

— Не хочу при тебе разбираться в этом вопросе. Их забросили в незнакомую страну. Им противостояли преступные и партизанские группировки Колумбии. Они вернулись не потому, что очень хотели вернуться, а потому, что такая у них работа. Они обыкновенные люди.

— Все вернулись?

— Да.

— Почему мне ничего не сказал? Почему действовал за моей спиной? Хотел сюрприз преподнести?

— Я прикрывался твоим именем, если хочешь. Знаешь Анну Ренникову?

— Конечно. Ты с ней тоже знаком?

— Она помогла мне на определенном этапе. Она была уверена, что работает со мной по твоей рекомендации.

Машины остановились. Абрамов помог Левыкиной выйти, представил ей главврача терапевтического отделения генерал-майора Олега Строева, встречавшего высокую гостью у центрального входа госпиталя. В широком вестибюле им вручили белые халаты. Строев лично проводил Левыкину и капитана до дверей одноместной палаты. Когда он тактично извинился и отошел, капитан поправил воротник халата министра — жест, которым он не только задержал женщину. Он имел право поступить именно так, как видел это задолго до этого момента.

— Что? — спросила побледневшая Левыкина. — Что ты мне хочешь сказать?

Абрамов выдержал короткую паузу.

— Ты бы узнала свою дочь, если бы она волею случая оказалась у Эспарзы?

— А ты как думаешь? — ответила женщина, недоуменно вскинув брови и с трудом вникая в асимметричный вопрос. В нем не было логики: она бы узнала Марину, где бы та ни оказалась. И вот сердце ее бешено заколотилось.

— Войди в палату. Больше мне сказать нечего.

Любовь Юрьевна взялась за ручку двери. Не глядя на Абрамова, она спросила:

— Как зовут девушку?

— Паула, — ответил капитан. — Паула Мария.

«У Рафаэля есть дочь — Паула Мария. Но это не значит, что он о ней напрочь позабыл! Ей восемнадцать, на год старше моей Маринки».

Вот и все, глубоко вздохнул Абрамов, понимая, что Левыкина только что перешагнула момент истины. Он понял это по ее застывшей фигуре, по ее внезапно сгорбившейся спине. Он подал ей два клочка бумаги, и взгляд женщины коснулся режущих душу строк:

«Рафаэль, моя дочь ждет ребенка... Судьба Сальваторе решена... Я не взываю к твоему милосердию, но к твоему здравому рассудку. Нужно решить этот вопрос до конца мая...»

Абрамов сам открыл дверь. И закрыл ее, прислонившись к ней спиной, когда Любовь Юрьевна вошла в палату.

Она сделала пару шагов к кровати, стоящей возле окна, и уже с этого момента не могла отвести взгляд от Паулы. Она увидела давно забытые глаза Сальва-торе, его губы... Министр закрыла глаза и едва не упала в обморок.

Прошло больше часа. Александр Абрамов не мог представить, о чем говорят между собой мать и дочь. Бесполезно ломать голову. Может быть, Любовь Юрьевна рассказывает ей историю, которую смело можно назвать «Звезда и смерть Сальваторе Мендеса».

Госпиталь, нервно рассуждал разведчик. Снова госпиталь. По прошествии восемнадцати лет стены одной из палат услышали шепот: «Боже, сколько лет я оплакивала тебя...» Нет, не так, не плаксиво, а как-то по-другому.

Капитан несколько раз выходил на лестничную площадку покурить и не выпускал из виду белую дверь палаты. Интересно, нервно думал он, есть ли там клавиша вызова врача. Может, им обоим нужна срочная помощь. Ну да, приперлась какая-то тетка со своими сумасшедшими притязаниями.

Он увидел вышедшую из палаты Левыкину. Министр подошла к столику медсестры. Та указала в его сторону.

Нервы у нее железные, подумал капитан. Железные нервы, но очень тонкие, поправился он, видя подрагивающую сигарету в ее пальцах. Любовь Юрьевна, избегая взгляда капитана, сделала несколько глубоких затяжек.

— Ты должен познакомить меня со своими агентами. Ты понимаешь, чем я им обязана, — говорила она, пряча покрасневшие глаза.

— А как же я? — тоном Карлсона, который живет на крыше, спросил Абрамов.

— Ты начальник, ты подождешь, — выкрутилась Левыкина.

— Как скоро ты хочешь увидеться с ними? — с неохотой спросил разведчик.

— Как можно скорее. Они где сейчас?

— Они проделали трудную работу...

— Это я уже слышала. Так где они?

— В Испании. Отель «Берег мечты» в Порт-Авентуре.

— Они отдыхают. Я понимаю...

Абрамов усмехнулся:

— Понаблюдай за «особями» мужского пола. Но общаться с ними я тебе запрещаю. Дай мне слово.

Левыкина дала. И закрепила сделку отнюдь не дружеским поцелуем.

Флотский разведчик немного смутился. Однако быстро вышел из щекотливого положения.

— Не боишься, что после этого я стану частым гостем в твоем доме?

— Рассчитываю на это.

И вдруг капитан отчетливо представил, о чем шел разговор в палате. У него даже мурашки по телу поползли. Это было так просто, что он не сразу нашел ответы на мучившие его вопросы. Только женщина могла выйти из такого трудного положения. Без труда, без какого бы то ни было усилия он переместился во времени и пространстве. Услышал голос Левыкиной, едва державшейся на ногах; и языком она едва владела. «Привет, — здоровается она с Паулой на испанском. — Меня зовут Любовь Юрьевна. Первое время ты поживешь в моем доме. Согласна?» — «Да, — отвечает Паула, не находя продолжения. — У вас большой дом?» — «О, да! Двухэтажный. Есть и другой, он рядом с Кремлем. В какой бы комнате ты ни находилась, все равно слышишь куранты на Спасской башне... Ты красивая, Паула, такой я тебя и представляла».