Они шли по лесу, отыскивая сухие, тонкие сосны. Борис надрубал их топором, Алексей Палыч обламывал. Скоро набралось по два хороших пучка стволов. Взвалив пучки комлями на плечи, друзья поволокли их к месту стоянки.

Тут нет никакой оговорки. Алексей Палыч и его ученик Борис на самом деле были друзьями. Разница в возрасте компенсировалась общим увлечением и общими хлопотами. Увлечение — электроника. Общие хлопоты — с предшественником Лжедмитриевны. Десять дней уверток и риска, обманов и бескорыстия, мелких хищений и благородных поступков скрепили их дружбу, как десять лет.

Они стали сообщниками.

Возможно — предателями нашей планеты, возможно — благодетелями чужой.

Оба они были связаны одной веревочкой, и веревочка тянулась в Большой Космос.

Как бы только не запутаться в этой веревочке.

Возле палаток, выстроившихся по одной линии, уже окопали кострище; две рогульки с перекладиной поддерживали котелок и бидон вместо чайника.

Паренек, бывший караульным у станции, на горсть белого мха положил тонкие веточки, на них — потолще, из принесенных дров.

— У кого спички?

— Елена Дмитна, должны быть у вас.

«Мадам» заглянула в рюкзак, порылась в нем, затем обшарила наружные карманы.

— У меня нет.

— Вы разве не покупали?

— Кажется, я поручала кому-то.

— Кому? — спросил Стасик, грозно оглядывая ребят.

Никто не откликнулся, но все принялись обыскивать свои рюкзаки и карманы. Результат тот же.

— Вы не курите?

— К сожалению… — вздохнул Алексей Палыч.

— А ты?

— Еще не научился, — ответил Борис.

— Ну и зря, — нахмурился Стасик. — Что же делать, Елена Дмитна?

— Решайте, — сказала Лжедмитриевна, уставившись на ребят немигающим взглядом экзаменатора.

Наступило молчание, прерываемое лишь шлепками по лицу и рукам: комары еще не отправились на ночлег и торопились получить свою каплю молодой крови.

— Когда-то огонь добывали трением… — вспомнила вторая девочка.

— Чего об чего тереть?

— Я не знаю.

— Это бессмысленно, — вмешался Алексей Палыч. — Ничего не выйдет. Такие опыты ставились. Получается раз из сотни, да и то не у всех.

— А что смысленно? — спросил Стасик.

Алексей Палыч взглянул на солнце, которое уже собиралось зацепиться за верхушки деревьев.

— Завтра мы могли бы что-нибудь придумать, — Алексей Палыч умышленно сказал «мы», а не «я». — Сегодня солнце уже слишком низко. Можно сложить стеклышки от часов, заполнить их водой и обмазать по краям — получится лупа.

— Как в «Таинственном острове!» — обрадовалась вторая девочка. — Я как раз недавно читала.

— «Таинственного острова» я уже не помню, — сказал Алексей Палыч, — но ведь я все-таки физик…

— Вы физик?! — обрадовался Стасик. — Тогда в чем же дело? Расщепите какой-нибудь атом, и порядок. Нам ведь не нужен большой взрыв, нам хотя бы искру.

Ребята повеселели. Кое-кто засмеялся. Не так уж их пугал ужин всухомятку. Просто ночевать в лесу без костра неинтересно. Так можно спать и дома.

— Стоп! — вдохновился Алексей Палыч. — Ты сказал «искра»… А это идея. Искру мы можем добыть. Я думаю, что можем. Нужен напильник, желательно плоский…

Напильник нашелся, но трехгранный.

— Ничего, — сказал Алексей Палыч, — теперь нужен кремень. Я думаю, в ручье можно найти подходящий камень. Боря, ты знаешь, как выглядит кварц, сходи, покажи ребятам.

Двое мальчиков и Борис побежали в ложбину. Лжедмитриевна между тем сидела на том же месте и наблюдала за всем своим немигающим, рыбьим взглядом.

Ребята вернулись с камнями.

Алексей Палыч выбрал один с заостренными краями и желтовато-бурыми вкраплениями кварца.

— Теперь дело за малым, — сказал Алексей Палыч. — Нужен трут — кусочек ваты или мягкой веревки. Но он должен быть обожженным…

Вата нашлась в аптечке. Но она была бела, как снега Антарктиды.

— А так не загорится?

— Попробовать можно.

Алексей Палыч приложил кусочек ваты к кремню и несколько раз ударил напильником вскользь по острому краю. Несколько искр соскочили с кремня и утонули в пушистом комочке.

— Ура! — прошептал кто-то из ребят.

Учитель понимал, что сейчас решается судьба не только горячей похлебки. Решалась и их с Борисом судьба. Но до «ура» было пока далеко.

— Хоть бы небольшой уголек… — сказал Алексей Палыч. — Вату можно натереть.

— Чижик! — заорал вдруг Стасик. — Ты же весной на сборе горел! Давай твой спальник.

Слова эти были обращены к парнишке небольшого роста, от которого за весь день Алексей Палыч не слышал ни одного слова.

Чижик вышел из круга и степенно, вразвалочку, этаким самостоятельным мужичком, двинулся за спальником.

— Ты побыстрей не можешь?

Ответа не последовало.

— Чижик у нас — король переходов, — сообщил Стасик Алексею Палычу. — Утром не поднимешь, вечером не остановишь. Вынослив и неприхотлив. Питается осиновой корой и молодыми побегами.

Доверительные слова Стасика можно было понять и так, что Алексея Палыча принимают в компанию. Уж теперь-то огонь надо было добыть хоть лопни.

На чехле спального мешка вырисовывалась довольно большая заплата.

— Снимай чехол.

Под чехлом на материи тоже оказалась латка.

Стасик вынул из кармана складной нож и уже собирался вспороть латку в центре. Чижик молча взял нож из его рук и стал аккуратно подпарывать латку с края. Он запустил внутрь два пальца и вытащил темно-коричневый комочек подпаленной ваты.

Это было то, что нужно.

После нескольких ударов напильника о кремень вата затлела. К ней добавили еще ваты, затем в ход пошел сухой белый мох, тончайшие веточки.

Спустя несколько минут костер горел как положено.

Огонь, добытый таким трудом, был для ребят не просто огнем. Это не спичкой чиркнуть. Огонь был почти священный. Как в древности. И, как в древности, ребята исполнили в честь него небольшой танец.

Впрочем, неизвестно, танцевали первобытные люди возле огня или нет. Может быть, они просто сидели вокруг, грелись и в их косматых головах плавали стандартные мысли о будущем, когда для каждого выстроят однокомнатную пещеру с отдельным ходом и можно будет отделиться от взрослых детей, которые отнимают самые вкусные кости. И может быть, они не были такими косматыми, какими их рисуют в сильно исторических повестях… С дубинками ли, без дубинок; в шкурах или в бикини; молодые или старые… У всех — грива. Да побойтесь бога, художники! Были тогда лысины, были! «Не может быть, чтобы не было», — думал Алексей Палыч, поглаживая себя ото лба к