Вскоре опять затрещали японские винтовки уже в другом месте, но теперь уже достаточно выяснилось, что нападения ждать ночью нечего, а с рассветом нужно быть готовыми на все. Офицеры, собравшись в одной из фанз, не раздеваясь, конечно, и не снимая с себя оружия, прилегли отдохнуть. До рассвета оставалось несколько часов.

С раннего утра опять то здесь, то там слышалась назойливая трескотня японцев, но дело только этим и ограничивалось. На противоположном берегу все было спокойно, неприятель себя, видимо, не хотел обнаруживать. В 7 часов утра лихой 4-й сотне Терцев приказано было изготовиться, а через четверть часа сотня, во главе с офицерами, справа по три, на рысях, выходила из деревни, чтобы смелым поиском проникнуть еще дальше в глубь японского расположения и дать своим главным силам столь ожидаемые и ценные сведения, не имеются ли на правом берегу р. Хунь-хэ значительные японские силы. При предстоявшем тогда переходе в наступление всей нашей армии эти японские отряды могли бы угрожать обходом нашему правому флангу,

В д. Чжань-Тань остались пешие охотники, которым было приказано при невозможности удержать деревню, отходить медленно с боем на север. По сведениям от высланных накануне китайцев-лазутчиков, к югу и югу-западу от покинутой сотней дер. Чжань-Тань в деревнях Тутхайза, Хуаилатхоа и Цыютхоа находились значительные конные части японцев. Вот тут-то и двинулась смело кавказская сотня, забирая на запад, чтобы обойти с этой стороны японцев и, в случае неудачи, не быть ими окруженной.

Взяв направление по компасу и подвигаясь под прикрытием еще местами не снятого гаоляна, сотня каждую минуту рисковала наткнуться на засаду, и неожиданный залп неприятеля мог бы повлечь за собой большие жертвы. На беду, лошадь в левом дозоре все время перекликалась ржанием с сотней. Впереди шел небольшой разъезд, под начальством храброго молодца-урядника Кубанского казака Рыбакина.

Так, скрываясь все время за высокой стеной густого гаоляна и наметом проскакивая открытые места, сотня подвигалась вперед, готовая ежеминутно наткнуться на врага. Двигались будто в густом лесу. Впереди, кроме 11/2 саженного гаоляна, да небольших лужаек в тех местах, где он был снят, ничего не было видно. Вдруг откуда-то спереди и сбоку совсем близко послышалась трескотня японских выстрелов. Несколько пуль с жужжанием шмелей пролетело над нашими головами, срезая верхушки гаоляна. Послышался впереди крик: «Японцы! За мной»! И головной разъезд сотни карьером понесся по дороге.

Сотня пошла за ним широким наметом, и видно было, как человек 6–8 японцев, одетых в желтые коротенькие куртки, пригнувшись к лукам седел, поскакали по дороге. С каждой секундой, однако, расстояние между ними и урядником Рыбакиным, вырвавшимся вперед на своем сером кровном кабардинце, становилось все меньше. Вот уже он настигает заднего. Японцы в своей бешеной скачке продолжали отстреливаться, положа свои карабины на плечо. Конечно, эта стрельба была на воздух. Рыбакин на всем скаку, только придерживая поводья, скидывает из-за спины винтовку, целится на скаку, и задний японец падает с лошади с простреленным затылком.

Вновь закинув винтовку за спину и не останавливаясь, храбрый джигит догоняет следующего японца и наносит ему страшный удар шашкой, разрубая плечевой сустав левой руки. Японец, падая с лошади и желая зарубить своего врага, саблей наносит рану лошади Рыбакина в шею у дыхательного горла. Оставив раненого, Рыбакин мчится дальше и разрубает череп третьему японцу. Шашка, скользнув в ране, снимает кожу с половины головы. Наконец, последнего японца герой-казак ссаживает с лошади ударом шашки по голове.

Видя вдали всю эту геройскую борьбу и слыша трескотню выстрелов, сотня усиливает аллюр. С невольным мучительным любопытством вглядываются люди в извилистую в гаоляне дорогу, ожидая и боясь найти на дороге в жертвах борьбы, происходящей впереди, своих товарищей. Но нет. Вот, раскинув руки, на животе, лежит маленькая фигурка японца-кавалериста в желтом хаки. У него прострелена голова. Дальше, дальше! Лошади горячатся и рвутся вперед. Все позабыто: и опасность засады, и близость больших сил противника. Только глаза как бы удвоили свою остроту. Все, — все мысли впереди.

Вот еще один труп на дороге. Кажется, не наш. Опять японец с окровавленной головой. А там впереди виднеются кучки спешившихся всадников. Захватили в плен двух раненых японцев. Вот, скачет всадник во весь опор с донесением, что шагах в 500 от сотни, флангом к ней, двигается шагом эскадрон японцев в 104 коня, на рыжих лошадях.

«За мной!» — слышится команда старшого офицера. Со всех сторон собираются всадники, ведущие за собой 4-х отбитых японских лошадей, пленных сажают верхом. «Мы атакуем японцев», — раздается спокойный и громкий голос. «Рысью — марш». Не успела сотня тронуться, как левофланговый дозор, подавая знаки папахой остановиться, скачет с донесением, что слева сотню обходит другой японский эскадрон, который совершенно скрыт от взоров сотни гаоляном. «Налево кругом — марш! Рысью, короче рысь!» Слышится команда, и сотня повертывает фронт в новом направлении.

Эскадрон появился со стороны дер. Чжань-Тань; нас могут отрезать от наших пеших охотников, — появились опасения у многих; но спокойный вид начальника, который, идя во главе сотни, сократил рысь своей лошади почти до шага, отрезвляют впечатлительные головы горцев. Но что же делать с раненым японцем, который, распластавшись на животе, с раскинутыми беспомощно руками и окровавленной головой, в луже крови лежит на дороге? Вот он чуть пошевельнулся. Состраданье сделало свое и, несмотря на угрожавшую со всех сторон опасность, сотня остановилась, пока соскочивший с лошади фельдшер не сделал наскоро перевязку.

Оставив на дороге раненого с забинтованной головой, сотня той же маленькой рысцой двинулась дальше, с целью соединиться с охотниками. Зорко вглядывались глаза в густую стену гаоляна, откуда ежеминутно мог грянуть почти в упор залп. Но вот уже показались высокие деревья Чжань-Таня. Осталось пройти еще с четверть версты. Горизонт открылся, все впереди было спокойно. Сотня пошла шагом. Проверили людей, все ли целы и на местах. Все были налицо, и никто не ранен. Только герой дня, урядник Рыбакин, сидя на отбитом японском коне, вел в поводу свою чудную лошадь, у которой обильно струилась кровь из большой сабельной раны. У нее было рассечено продольным ударом горло.

Однако сотня еще не была в безопасности. Оставалось до деревни несколько сот шагов. Вдруг, как горох, посыпались неприятельские выстрелы. Пули со свистом летели вокруг. В первую минуту никто не мог сообразить, откуда угрожает невидимый противник. Оказалось, что сотня шла по берегам реки и японцы с противоположного берега открыли ожесточенную стрельбу. Чуть разомкнув ряды, рысью прошла сотня опасное пространство. Вот первый взвод уже под прикрытием деревни, офицеры и люди целы, проходит второй — тоже благополучно. В третьем ранена навылет лошадь.

Возвратившись с триумфом в деревню, было решено дать людям и лошадям отдохнуть и повторить разведку, чтобы, удалившись еще далее на запад, обойти японцев и проникнуть поглубже в их расположение.

Только что пленным была окончена перевязка, как японцы начали усиленно обстреливать деревню со всех сторон. Пришло донесение, что японская рота с левого берега перешла на правый и начинает теснить наши посты. Японцы как бы решились жестоко отомстить смелому отрядцу, который не довольствовался тем, что забрался в середину их расположения, а еще захватил пленных и убил несколько человек. Пленные, устроенные под тенистым деревом, от ружейной перестрелки воспрянули духом, как от лучшей музыки, и начали оживленно разговаривать. Видимо, они надеялись на освобождение из плена.