и к самой себе, кем-то обожаемой. И неожиданно… пустота! Страшная, гнетущая, невыносимая. И тогда она уже сама ищет способ встретиться, поговорить, объясниться. Если, конечно, тот, который все начал, будет не прочь.

Бонапарт, без сомнения, разгадал игру Фуше; другое дело, что последний в очередной раз доказал, что на политической шахматной доске он по-прежнему остается фигурой не ниже ладьи. Достаточно ценным, чтобы от него нельзя было просто отмахнуться. Ладья – фигура цельная; порой незаметная, она способна быть чрезвычайно полезной, ведь редкий мат обходится без помощи этой фигуры.

Хозяин к шахматам относился с уважением, если не сказать больше: с почитанием. (Однако это не мешало в свободное время шахматной игре предпочесть книгу.) С таким же уважением он относился к некоторым качествам своего опального министра-сенатора – к его стальной хватке и аналитическому уму. Если использовать Фуше в щекотливых делах, размышлял Бонапарт, этим качествам найдется достойное применение. Но пока приходилось выказывать экс-министру всего лишь свое благоволение, не более. Кто-кто, но Хозяин знает точно: дай Фуше больше – схватит и проглотит без остатка. Аллигатор. Профессионал до мозга костей. Чудовище, способное на все ради достижения цели. А цель у аллигатора все та же – кресло министра.

* * *

Первый консул в те дни не раз вспоминал Фуше и его подопечных, всегда готовых прийти на выручку. Перед лицом очередных покушений Бонапарт оказался, по сути, без защиты. Когда же в его голове возникла мысль о пожизненном консульстве, стало ясно: без надежных помощников не обойтись. Для правящей элиты этого выскочку, прочно обосновавшегося в Тюильри, было проще укокошить, чем допустить управлять государством вместе с ненавистными «корсиканскими выродками», заменившими таких же ненавистных Бурбонов. За что, спрашивается, кровь проливали?!

В этот ответственный момент на пути к трону Фуше и его бравые ребята в синих мундирах оказались чрезвычайно востребованы. Еще ни один самодержец не оказывался на Вершине, не запачкавшись. Революции, как и прочие государственные перевороты, невозможно осуществлять в белых перчатках и с чистыми руками. Хотя тот, кто рвется на политический Эверест, обычно расчищает путь наверх руками других – менее брезгливых и щепетильных. Руками таких, как Жозеф Фуше…

«Золотое изгнание» закончилось.

Паутинные струны сыграли свою роль: г-н Фуше вновь востребован. И вновь – присяга на верность; а затем и клятва лично Императору. В верности, в вечной преданности и готовности прийти на помощь. Для Фуше эти, в общем-то, дежурные слова уже давно ничего не значат; для него важнее его собственные интересы – личные интересы Паука. Главное, что безбедного сенатора вновь приглашают к государственной артерии — в министерское кресло. Самому лакомому куску на императорском пироге. И будь его воля, Фуше подпрыгнул бы на десяток футов от радости. Но он давно знаком с правилами игры, а потому сдерживается: он холоден, хмур и даже немного грустен. Новый министр тих и немного застенчив. Еще бы – ведь впереди не прогулка в театр; впереди – работа, работа, работа… Тяжелая и утомительная. Ведь, по сути, следовало начинать все сначала…

Но это – внешне. А в душе этот хамелеонище чрезвычайно рад.

Луи-Антуан Бурьенн: «Он радовался, очень мало скрываясь, что провел Ренье и принудил Бонапарте опять призвать его на службу; доказательством же, что он старался сводить заговорщиков или, скорее всего, превращать недовольных в заговорщиков, было то, что он сказал мне: “При таких сведениях, которыми я обладаю, вероятно, что, оставшись министром, я бы предупредил заговор; но в таком случае Наполеон еще и теперь бы страшился соперничества Моро; он не был бы Императором, а мы еще и доныне опасались бы возвращения Бурбонов, чего, благодаря Богу, теперь уже не боимся”…»

Фуше знает истинную цену Бонапарту, а также его истинное отношение к себе. Отныне все будет не так, как прежде. Под флагом Фуше Муравья будет жить и работать Фуше Паук – и только он! От «муравья» же останется исключительно личинка. Как и прежде – все для себя! Ибо, когда в очередной раз окажешься в опале (на этот раз – последней), отставка может серьезно подкосить. Так что – никаких сантиментов! Тандем Наполеон – Фуше должен стать прочным симбиозом, сожительством двух разных (почти противоположных по натуре) людей, в простом общении на дух не переносящих друг друга.

Министр полиции ненавидит Хозяина! За то, что тот выше его на иерархической пирамиде; за то, что Бонапарт способен в любой момент обругать, унизить, растоптать… А еще он знал, что Наполеон презирает его! Нет, не за излишне льстивую услужливость, а за способность в любой момент предать. И Бонапарт уверен: чем ниже прижать Фуше к полу, тем болезненней окажется ответная реакция. Поэтому вся преданность этого человека – не выше собственного кошелька. И с этим волей-неволей следовало мириться… У каждого, как известно, свои маленькие слабости.

Император Наполеон – уже не просто генерал Бонапарт, с которым осуществляли государственный переворот и наводили, окуная в кровавом душе страну, должный порядок. Император не терпел возражений, смелых высказываний и прочей отсебятины. Отныне самым желаемым для него является: «Слушаю, сир». Но предпочтительнее – «Слушаюсь, Ваше Величество!». В противном случае… Хотя – нет: противного случая быть просто не может!

А потому в эти дни Жозеф Фуше особенно подтянут. Императорский министр полиции – какой-то патологический молчун, почти тихоня. Но он отнюдь не тихоня! И делает свое дело как надо, то есть с уклоном на свой карман. На сей раз Фуше не позволит себе ошибиться. Потому что знает главное: министр полиции – самый информированный в государстве человек. Он знает столько, сколько ни один подданный Французской империи. Фуше знает все! И это тоже известно Императору, которому расстаться с таким министром – себе дороже. Даже нелюбовь на грани ненависти ничего не значит. Симбиоз удобнее – он прочнее.

Необязательно любить продавщицу цветов, покупая у нее понравившийся букет. Тем более что она на вас даже не взглянула…

* * *

Итак, в декабре 1804 года Первый консул провозгласил себя Императором Наполеоном.

То, что Бонапарт был тем человеком, который заставит считаться с собой всю Европу, стало понятно уже с самой церемонии его коронации, произошедшей 11 фримера XIII года (2 декабря 1804 года). Процедура происходила не в Реймсе, как того требовали протокольные правила (к черту правила!), а в Нотр-Дам-де-Пари. Богослужение совершал сам папа римский Пий VII. Когда дело дошло до возложения на чело императора короны, Бонапарт и в этот раз удивил всех. Он взял из рук понтифика корону и сам водрузил ее себе