Индустриализация отсталого мира еще не являлась определенной частью стратегии, даже в странах, находящихся на юге Латинской Америки, где казалось естественным перерабатывать такие производимые на месте продукты питания, как мясо, в более легко транспортируемую консервированную солонину. Однако консервирование сардин и разлив по бутылкам портвейна не совершили индустриализации в промышленности Португалии, на что, собственно, никто и не рассчитывал. В действительности основная схема, сложившаяся в уме большинства северных правительств и предпринимателей, предполагала, что страны зависимого мира должны импортировать их изделия и экспортировать свои первичные продукты. Это являлось основой экономики в эпоху до начала Первой мировой войны в странах, зависимых от Великобритании (Эпоха империи, глава 2), хотя, за исключением государств, куда капитализм был завезен белыми поселенцами, зависимый мир тогда не был особенно привлекательным рынком для производителей. Триста миллионов жителей Индостана и четыреста миллионов китайцев были слишком бедны, чтобы покупать какие-либо экспортные товары, и обеспечивали свои повседневные потребности с помощью местных товаров. К сча-Конец империй 223

стью для Великобритании, в эпоху ее экономической гегемонии их грошовых заработков было достаточно, чтобы поддерживать работу хлопчатобумажного производства в Ланкашире.

Интересы этой державы, как и интересы всех северных производителей, очевидно, состояли в том, чтобы сделать рынок отсталых стран полностью зависимым от их продукции, т. е. увековечить его аграрную специализацию.

Ставили северные государства перед собой эту цель или нет, они ее не достигли, отчасти потому, что локальные рынки, созданные благодаря включению местных экономик в мировое рыночное сообщество, занимавшееся куплей и продажей, стимулировали развитие местного производства потребительских товаров, которые стало дешевле производить на месте, а отчасти потому, что многие экономики зависимых регионов, особенно азиатские, являлись сложными структурами с длительной историей процессов производства, высокой степенью разветвленное™ и мощными техническими и человеческими ресурсами и потенциалом. Поэтому в портовых городах—гигантских складах транзитных грузов, которые стали главными связующими звеньями между Севером и странами третьего мира (от Буэнос-Айреса и Сиднея до Бомбея, Шанхая и Сайгона}-, начала развиваться местная промышленность, временно защищая экономику от импорта, даже если это не входило в планы их властей. Не требовалось больших усилий, чтобы убедить производителей текстиля в Ахмадабаде или Шанхае, неважно, местных или представителей какой-нибудь иностранной фирмы, снабжать ближайший индийский или китайский рынок хлопчатобумажными изделиями, которые до этого по высокой цене импортировались из далекого Ланкашира. Фактически этот переворот, явившийся последствием Первой мировой войны, подорвал британское текстильное производство.

И все же, когда мы думаем, каким логичным казалось предсказание Маркса, что в конце концов промышленная революция распространится на остальной мир, остается лишь удивляться, сколь мал был отток промышленности из мира развитого капитализма перед окончанием «эпохи империи» и даже в начале 197О-х годов. В конце 193С-Х годов единственными главными изменениями на мировой карте индустриализации стали лишь те, которые являлись следствием советских пятилетних планов (см. главу 2). Даже в 19&о-е годы старые индустриальные центры Западной Европы и Северной Америки производили более jo % мирового объема валовой продукции и почти 8о°/о мировой «условно чистой промышленной продукции», т. е. объема промышленного производства (Harris, 1987, р- Ю2—юз). По-настоящему резкий отрыв от старого Запада (включая мощный подъем промышленности Японии, которая в 1960 году обеспечивала лишь около 4% мирового промышленного производства) произошел в последней трети двадцатого века. Лишь в начале 19?о-х годов экономисты начинают писать книги о «новом междуна-224 «Эпоха катастроф»

родном разделении труда», т. е. о начале деиндустриализации старых промышленных центров. Несомненно, империализму времен прежнего «международного разделения труда» была присуща тенденция к укреплению промышленной монополии стран, являвшихся старыми индустриальными центрами. В этом отношении марксисты в период между мировыми войнами, к которым после Второй мировой войны присоединились сторонники различных версий «теории зависимости», имели основания для своих атак на империализм, обвиняя его в стремлении к увеличению отсталости бедных стран. Но, как ни парадоксально, именно относительное несовершенство развития капиталистической мировой экономики, а точнее, транспорта и средств связи обеспечивало локализацию промышленности в развитых странах. Не существовало ничего в логике прибыльного предприятия и в накоплении капитала, что навечно могло бы удержать производство стали в Пенсильвании или Руре, хотя неудивительно, что правительства промышленно развитых стран, особенно склонных к про текционизму или являвшихся большими колониальными империями, делали все возможное, чтобы не дать потенциальным конкурентам нанести урон собственным производителям. Но даже правительства империй могли иметь причины для индустриализации своих колоний, хотя единственной страной, делавшей это систематически, была Япония, развивавшая тяжелую промышленность в Корее (аннексированной в 1911 году) и, после 1931 года, в Маньчжурии и на Тайване, поскольку эти богатые ресурсами колонии находились достаточно близко от бедной природными ресурсами Японии, чтобы напрямую обеспечивать развитие национальной промышленности. Когда во время Первой мировой войны выяснилось, что производственные мощности самой большой из колоний, Индии, недостаточны для обеспечения обороноспособности и промышленной независимости, это привело к политике правительственного протекционизма и к прямому его участию в промышленном развитии страны (Мига, 1961, p. 239, 256). Если война заставила даже имперских чиновников почувствовать недостатки слабой колонна яьной промышленности, то депрессия 1929—1933 годов оказала на них финансовое давление. С уменьшением поступлений от сельского хозяйства доходы колониального правительства стало необходимо обеспечивать путем более высоких пошлин на промышленные товары, включая товары, произведенные в метрополиях—Великобритании, Франции или Голландии. Впервые западные фирмы, которые до этого импортировали товары беспошлинно, получили стимул для организации местных производственных мощностей на этих отдаленных рынках (Holland, 1985, р. *з)- Однако даже с учетом войны и кризиса страны зависимого мира в первой половине «короткого двадцатого века» оставались в основном аграрными. Именно поэтому «большой скачок» мировой экономики в третьей четверти двадцатого века обусловил столь резкий поворот в их судьбе.

Конец империй 111