Когда он начал петь, Тревору показалось, что он смотрит прямо него.

На самом деле Зах оставил очки в гримерной и дальше первых четырех рядов голов вообще ничего не видел. Но он чувствовал присутствие Тревора в толпе, ощущал, как бежит между ними словно по невидимому кабелю разряд тока, как этот кабель подрубается к сети, соединявшей Заха с Терри, Эр Джи и Кальвином, как он посылает невидимые спирали энергии в зал и заряжает и его самого. Эта серебристо-голубая энергия стимулировала как глоток самогона, искрилась и сыпала брызгами, как пенное шампанское.

Зах открыл рот и, почувствовав, как эта энергия огнем поднимается по его хребту, выпустил на волю слова. Он едва знал, что поет; его фотографическая память подбрасывала текст, его мозг рептилии переводил этот текст в чистую эмоцию, нисколько не вдумываясь в смысл. Зах искажал слоги, растягивал долгие гласные, загонял голос вниз, подстраиваясь под бас, потом пел с гитарой — высоко, и хрипло, и чисто.

Толпа придвинулась к самой сцене. Несколько детишек в первом ряду уже танцевали. Зах позволил их движениям завести себя. Вскоре он танцевал круче, чем кто-либо из них, то и дело напоминая себе, что надо дышать, не давать ослабнуть голосу, отдаваясь на волю музыки.

Юные запрокинутые лица были залиты потом, веки опущены, губы, напротив, полуоткрыты, словно в экстазе. Это было как заниматься любовью с огромной комнатой, полной народа, как захватить контроль над центрами удовольствия всех этих людей и сжать что есть сил. Это самая сладкая из его фантазий, которая, воплотившись, превзошла саму себя. Никто не завидует, не ревнует. Все и каждый отлетает, и он отлетает с ними. И где-то посреди всего этого — единственная его настоящая любовь.

Черный приход у меня-ааа…

Черный приход — не помооочь,

— стонал он, почти касаясь губами микрофона, давая голосу на миг прерваться, думая о Билли Холидей.

Черный приход от тебя-ааа,

Я-ааа-д твой хватаю ртом что ни нооочь…

Я-ааа-д твой глотаю я-ааа…

Под конец музыки он уже импровизировал слова. Кальвин, поймав его взгляд, наградил его очень плотоядной ухмылкой.

Следующим номером в программе значилось просто «ФАНК БЛЮЗ ДЖЕМ». Терри сказал, тут он может импровизировать, даже слова свои придумать, если захочет. Футболка на Захе насквозь промокла от пота. Он сорвал ее как раз в тот момент, когда группа соскользнула в беспечный, медленный и протяжный сексуальный «грув»: Зал неистовствовал. Зах закрыл глаза, откинул назад голову и долгое мгновение так и стоял, слегка покачиваясь, посреди сцены: леггинсы приспущены на бедрах, свет играет по мокрым от пота лицу, ключицам, грудной клетке. Он чувствовал, что на него смотрят, и давал им смотреть.

Медленно-медленно он поднял микрофон и снова запел, давая голосу «скат» по музыке, лишь постепенно начиная складывать целые слова и строки.

Там, где нет закрытия барам

И неоном режут огни,

Там, где блюзом и перегаром

Провоняли все твои сны…

Парень танцевал в центре первого ряда, самозабвенно запрокинув голову. Его сбритые на висках золотисто-рыжие волосы стояли во все стороны, бледная кожа покраснела от пота и возбуждения. Глаза его встретились с глазами Заха, задержали взгляд почти с вызовом. Зах знал этот взгляд, десятки раз ловил его в квартале. Этот взгляд говорил: «Я так же красив, как и ты, и я это знаю». На мальчишке были тонкая белая футболка и свободные джинсы, которые низко сидели на бедрах. Пока он танцевал, футболка выбилась из-за пояса джинсов, открывая сумасшедшую полоску плоского безволосого живота, мучительный изгиб бедра.

Там, где хлещет кровь в водослив,

Где рассвету не в кайф длиться,

И чем меньше ночной мглы,

Тем бледней у парней лица…

Внезапно в толпе Зах увидел Тревора — Трев не танцевал, просто стоял в море людских тел, позволяя себя толкать и тянуть во все стороны, — стоял и внимательно смотрел на Заха. Лицо его было напряженным, но безмятежным; он впитывал происходящее вокруг, чтобы запомнить и, может быть, потом нарисовать. Зах потерял нить выдумываемого текста, взвыл и какое-то время просто рыдал без слов в микрофон. Он чувствовал себя шансонье, поющим о несчастной любви в каком-то прокуренном полуподвальном кафе 1929 года, полупьяным от запрещенного виски и укуренным от пахитосок с анашой, которые крутили за сценой.

Зах наградил Тревора своей самой испепеляющей улыбкой и, вернув микрофон на стойку, провел руками по лицу, запустил пальцы в шевелюру. Тревор в ответ улыбнулся немного нервно, как будто боялся, что другие заметят, куда смотрит Зах, но ни на миг не отвел взгляда. Ему надо впитать в себя все. Художник — он как глазное яблоко, лишенное века, думал Зах: обнаженный словно нерв, с которого сорвали все до единого покровы, но видящий все, запоминающий все.

Следующие несколько песен были стандартные композиции «Гамбоу» с привкусом кажун-кантри. Зах провыл их, вспоминая Хэнка и Пэтси и Клифтона Шенье, жалея о том, что у него нет бутылки бурбона, пары черных подбитых железом ковбойских сапог и бушеля перцев табаско. Терри увлеченно обрабатывал свои барабаны, и Эр Джи в первый раз за вечер сдвинулся с места. Сразу видно, что такая музыка им по нраву. Блюзы они играли хорошо, но ребята — явно фанаты кантри.

Дальше последовал еще один джем, Эр Джи и Кальвин гнали риффы прямо как из старого шпионского фильма — зловещие и плавно-тягучие, засасывающие; Терри смеялся за барабанами, выбивая ритм стрип-клуба. Зах буквально висел настойке, запрокинув лицо к софитам и закрыв глаза. Мир — сплошь красное с золотом, пот с дымом, радость с болью.

Первое отделение закончилось слишком быстро. Зах глядел в зал, не желая отпускать его даже на двадцать минут. Поймав его взгляд, Тревор мотнул головой в сторону бара. Зах поднял раскрытую ладонь — «буду через пять минут» — и нехотя покинул сцену.

В гримерной было как в сауне. Остальные три музыканта были такими же потными и заведенными, как и сам Зах. Комнатенка была буквально перенасыщена их энергией, и пахло здесь так, словно по раздевалке прокатилась шаровая молния.

Терри приобнял его за плечи.

— Классно спели. Ну, парень, ты и впрямь знаешь, как держать зал.

— Ощущение — потряс.

— У тебя это в крови, — добавил Эр Джи. — Терри мог бы петь «Черный приход» до конца своих дней, и все равно ему никогда их так, как ты, не завести.

— А пошли вы, — добродушно отбрехнулся Терри. — Я только барабанщик да попеваю иногда между делом. Зах — вот кто у нас настоящий вокалист.

Купаясь в похвалах, Зах потянулся было за «нацбогемой» и только тут осознал, что первую свою бутылку он прикончил на сцене и сейчас его мочевой пузырь болезненно полон.

— Есть здесь где поссать, или надо пробиваться через толпу к туалетам?

— Если пройдешь за самой сценой, там в дальнем углу есть что-то вроде дабла. Считается, что никто о нем не знает, потому что там нет раковины, но поссать там можно.