Его лицо было безмятежным и доброжелательным, но Рейстлин заметил, что глаза этого человека напоминали глаза статуи — они отражали свет, но не давали своего собственного света. Он говорил нараспев монотонным речитативом, иногда повышая голос и почти срываясь на крик, который, скорее всего, предназначался для того, чтобы разбудить тех зрителей, которые задремали.

Пение продолжалось и продолжалось. Из слегка нервирующего оно превратилось в почти раздражающее, давящее и тягостное.

— Это невыносимо, — прошептал Стурм.

Рейстлин согласился. Ему было трудно дышать среди этого шума, дыма жаровен, вони нескольких сотен людей, запертых в одном помещении без окон. Его голова болела, а горло пересохло от жажды. Он не знал, сколько еще сможет терпеть это, и надеялся, что все скоро закончится. Он боялся, что ему станет плохо и придется уйти, в то время как он еще должен был разыскать Джудит и увидеть обещанные чудеса.

Пение внезапно стихло. Зрители испустили единый вздох, то ли из благоговения, то ли от облегчения — Рейстлин не мог сказать точно. Скрытая в статуе дверь отворилась, и на арену вышла женщина.

Рейстлин наклонился вперед, разглядывая ее. Он не мог ошибиться, хотя в последний раз видел ее много лет назад. Но ему требовалось подтверждение. Рейстлин схватил Карамона за плечо и затряс.

— А? — Карамон огляделся вокруг, сонно щуря глаза. Его взгляд стал осмысленным, он сел прямо. Он смотрел прямо на вошедшую жрицу, и Рейстлин понял, что он тоже узнал ее, по тому, как внезапно напряглось его тело.

— Вдова Джудит! — хрипло сказал Карамон.

— Она? — спросила Кит. — Я ее видела только один раз. Вы уверены?

— Я ее никогда не забуду, — мрачно сказал Карамон.

— Я тоже ее узнал, — заявил Стурм. — Именно эту женщину мы знали как вдову Джудит.

Кит улыбнулась. Скрестив руки на груди, она откинулась назад, закинула ногу на ногу и уставилась на жрицу, забыв обо всех остальных.

Рейстлин тоже внимательно наблюдал за Джудит, хотя ее лицо и вызвало у него множество болезненных воспоминаний. Он решил подождать, пока не начнутся чудеса.

Высокая Жрица была одета в голубые одежды, похожие на одежды других жрецов, с одним исключением: ее одеяние было вышито золотым шитьем, и, в то время как рукава всех остальных были узкими, плотно обхватывающими руки, ее рукава были очень широкими. Когда она двигалась, рукава как будто оживали и совершали собственные движения, что придавало ей странноватый вид создания не от мира сего. Это впечатление только усиливалось ее невероятной бледностью, происходившей, как подозревал Рейстлин, от умелого использования белил. Она намазала веки какой–то темной краской и втерла коралловый порошок в губы, чтобы они казались ярче в неверном свете пламени.

Ее волосы были убраны назад, стянуты так туго, что кожа на ее скулах разгладилась, многие из морщин исчезли, и она выглядела моложе. Она являла собой впечатляющее зрелище, и одурманенная публика оценила его в должной мере. Возгласы восхищения и ужаса прокатились по рядам.

Джудит воздела руки, призывая к тишине. Люди повиновались. Все притихли, никто не смел кашлянуть, ни один ребенок не плакал.

— Те просители, которые были сочтены достойными, могут пройти ближе, чтобы поговорить с теми, кто отошел в мир иной, — прокричал Высокий Жрец. Его голос оказался неожиданно высоким для такого крупного мужчины.

Восемь человек, которые стояли кучкой у самой арены, подошли ближе в сопровождении жрецов. Просителям, как бы то ни было, не разрешили пройти на арену.

Шесть из них были женщинами средних лет, носившими траур. Они выглядели польщенными и даже самодовольными, когда шли за жрецами. Седьмая была молоденькой женщиной, вряд ли старше самого Рейстлина, но она выглядела бледной и изможденной, и часто подносила руку к глазам, чтобы вытереть набежавшие слезы. Она тоже была в трауре; по–видимому, горе постигло ее совсем недавно. Восьмым был флегматичный фермер лет сорока пяти. Он стоял неподвижно, глядел прямо перед собой, следя за тем, чтобы его лицо не выражало никаких чувств. Он, в отличие от остальных, не был в трауре и выглядел совершенно не к месту.

— Выходите вперед и огласите свои просьбы. О чем вы хотите просить Бельзора? — громко проговорил Высокий Жрец.

Первую женщину проводили вперед. Встав перед Высокой Жрицей, она изложила свою просьбу.

Она желала поговорить со своим умершим мужем, Аргиноном.

— Я бы хотела убедиться, что с ним все хорошо, и что он надевает фланелевую рубашку, когда холодно, — сказала она. — Простуда его и погубила.

Высокая Жрица Джудит выслушала ее и учтиво ей поклонилась.

— Бельзор услышит твою просьбу, — ответила она.

Следующая женщина высказала похожее пожелание — поговорить с умершим мужем, как и четыре женщины после нее.

Высокая Жрица благосклонно отнеслась ко всем ним и обещала, что Бельзор их услышит.

Тогда жрецы вывели вперед молодую женщину. Она сжала руки, с мольбой глядя на Высокую Жрицу.

— Моя маленькая дочка умерла… умерла от лихорадки. Ей было всего пять. И она так боялась темноты! Я только хочу убедиться… что там не темно… там, где она сейчас… — Несчастная мать сникла и зарыдала.

— Бедная девушка, — тихо сказал Карамон.

Рейстлин промолчал. Он заметил, как Джудит слегка нахмурилась, и как ее губы искривила натянутая недовольная улыбка, которая была так хорошо ему знакома.

Высокая Жрица обещала, чуть более холодным голосом чем прежде, что Бельзор проследит за этим. Молодую женщину сопроводили назад в очередь, и вперед вышел фермер.

Он сильно волновался, но это не поколебало его уверенности. Заложив руки за спину, он прочистил горло. Громким резким голосом, говоря очень быстро и не давая себе труд становиться, чтобы перевести дух или закончить фразу, он сказал:

— Мой отец умер шесть месяцев назад мы знаем что у него были деньги потому что он говорил о них когда его скрутил приступ наверное он их спрятал но никто из нас не может их найти и что мы хотим знать это где они спрятаны заранее спасибо.

Фермер слегка поклонился и отошел назад, чуть не наступив на ногу жрецу, который сопровождал его.

Зрители зашумели после такого заявления; кто–то засмеялся, но на него немедленно зашикали.

— Удивляюсь, как это ему разрешили высказать столь низменное и мирское пожелание, — вполголоса сказал Стурм.

— А мне кажется, — прошептал Рейстлин, — что именно к этой просьбе Бельзор отнесется с наибольшим вниманием.

Стурм выглядел ошарашенным. Он немного потеребил усы, размышляя над этим, и покачал головой.

— Подожди и увидишь сам, — посоветовал ему Рейстлин.

Высокая Жрица снова воздела руки вверх, призывая к тишине. Публика затаила дыхание, воздух в зале, казалось, наэлектризовался возбужденным ожиданием. Большинство людей уже посещало храм раньше. Но они пришли сюда снова за необыкновенным зрелищем.