– Просыпайтесь, Юрий Михайлович. Есть разговор.

Всклокоченный и переполошенный, как сброшенный с насеста петух, тот уставился на Бондаря часто мигающими глазами:

– А?

– Хэ на! – грубо ответил Костя.

Потрясенное выражение лица Дубинского сменилось маской тоскливого смирения.

– Все-таки вы меня нашли, – пробормотал он, теребя одеяло.

– Надеюсь, мы не услышим какую-нибудь захватывающую историю вашего пленения? – осведомился Бондарь. – Или новую байку про гангстерские войны между балаклавскими и нахимовскими?

– Если хочешь прикинуться заложником, то для правдоподобия тебе необходимо обзавестись хотя бы парочкой фингалов, – посоветовал Костя Дубинскому. – Обеспечить?

Тот вцепился пальцами в свою седую шевелюру и покачал головой:

– Госссппп… Я так и знал, так и знал…

– Причитания отложим на потом, – жестко сказал Бондарь. – Думаю, поводов для них будет еще предостаточно. А пока сполосни морду и приходи в себя. – Он швырнул Дубинскому ополовиненную бутылку минеральной воды. – Живо. Рассусоливать некогда.

Костя пресек попытку Юрия Михайловича встать коротким ударом в печень, после которого тот безвольно осел на матрац с широко открытым ртом и выпученными глазами. Пришлось помочь ему умыться, вылив содержимое бутылки на его голову. Краше он от этого не стал, но и гаже тоже, что можно было назвать положительным результатом. Дав ему возможность отдышаться и отфыркаться, Бондарь задал первый вопрос:

– Как ты здесь очутился?

– Я боялся, что вы обо всем догадались, – промямлил Дубинский.

– Правильно боялся, – безжалостно подтвердил Бондарь.

– Вот, – он развел руками и жалко улыбнулся, – перешел, так сказать, на осадное положение. Нетрудно было догадаться, что вы вычислите меня, сопоставив все имеющиеся у вас факты.

– Поэтому ты решил спрятаться под крылышко своих новых хозяев?

– А что мне оставалось делать? – спросил Дубинский. – Я находился в безвыходном положении.

– Это сейчас ты находишься в безвыходном положении, гнида, – заверил его Костя. – Твоя задача колоться так быстро, чтобы мне не пришлось тебя подгонять. Затянувшаяся пауза – зуботычина. Отклонение от темы – две.

– Малейшая ложь – пуля в лоб, – перебил Бондарь напарника. – Но до этого ты успеешь узнать о природе человеческих страданий много такого, о чем прежде даже не догадывался.

– Я пока зачищу провод, – деловито произнес Костя, беря в руки электрический чайник. – Чтобы не терять время попусту.

– Это лишнее, – устало сказал Дубинский. – Я буду говорить. Я буду говорить правду.

Он не обманул. По окончании его пятнадцатиминутной исповеди почти все составные части севастопольской головоломки встали на свои места.

* * *

Как и подозревал Бондарь, Дубинский, подобно Талосу, оказался заурядным предателем, завербованным военизированной бандой, охотившейся за дорогостоящим «Флексономом». Все три покушения на жизнь гостей из России были совершены по его наводке. Он попытался объяснить, как и почему стал работать на вражескую организацию, но Бондарь не захотел слушать. Мотивы, какими руководствуются подонки, всегда одни и те же. Большинство из них живут долго и счастливо, а некоторым не везет. Дубинский попал в последнюю категорию. Понимая это, он изо всех сил старался спасти свою паршивую шкуру.

Точного количества боевиков банды он не знал, поскольку передавал сведения о москвичах через покойного Талоса, земля ему камнем. Но зато Дубинский был удостоен чести лично познакомиться с новым хозяином. Подчиненные называли его Полковником и остерегались рассказывать о нем что-либо конкретное.

По словам Дубинского, это был кряжистый мужчина лет пятидесяти. Словесный портрет Полковника был незатейлив. Голова круглая, мочки ушей отсутствуют, седые волосы стрижены почти под ноль, но оставлен небольшой чубчик, придающий ему некоторую лихость.

Сразу после этого описания Дубинский, невзирая на риск заработать пару тумаков, принялся вдруг роптать на свою незавидную долю. Оказывается, он смертельно боялся Полковника, поэтому не отваживался ослушаться его даже в пустяках. И, похоже, его страхи были обоснованны.

– Я отработанный материал, – причитал он. – От меня собрались избавиться, чтобы в Москве никогда не вычислили, кто стоял у вас на пути. В последнее время от меня не держат никаких секретов. Обсуждают свои планы при мне, как будто я пустое место. Это означает одно: меня решили ликвидировать. Я устал бояться, устал постоянно ждать, когда… когда…

Дубинский посмотрел на напарников снизу вверх таким взглядом, словно видел перед собой парочку архангелов, явившихся спасать его грешную душу.

– С твоими прежними страхами покончено, – обнадежил его Костя. – Теперь у тебя есть новые.

Дубинский только горестно крякнул, после чего беседа была продолжена.

– Хочешь избавиться от Полковника? – спросил Бондарь. – Тогда скажи, где мы можем его найти.

– Чем раньше, тем лучше, – вставил Костя. – А чем лучше для нас, тем лучше для тебя.

– Да-да, я понимаю, – закивал Дубинский и, понизив голос, произнес: – Сегодня в десять часов утра состоится обмен «Флексонома» на кредитные карточки, которые будут вручены Полковнику настоящим сотрудником британской разведки. Сикрет… Инте… Интери…

– «Сикрет интеллидженс сервис»?

– Точно. Англичанина я никогда в глаза не видел, зато мне известно место проведения сделки.

– Откуда? – насторожился Бондарь.

Несмотря на опасность своего положения, Дубинский не удержался от самодовольного смешка:

– Вчера мне было поручено снять квартиру на свое имя. На месяц, хотя она понадобится Полковнику всего на час или два. Улица Марата, дом шестнадцать, квартира…

Не услышав продолжения, Костя нахмурился:

– Забыл? Освежить тебе память?

– С памятью у меня все в порядке, – быстро сказал Дубинский. – Но мне нужны гарантии… нет, даже не гарантии. Ваше честное слово, этого будет достаточно. Пообещайте, что вы сохраните мне жизнь.

Напарники переглянулись. Опередив Бондаря, Костя мрачно произнес:

– Не рано ли ты начал торговаться? Пока что все это только болтовня, и только.

– Согласен, – кивнул Дубинский. – Так давайте обменяемся словами. Я вам – адрес. Вы мне – честное слово. Это будет справедливо.

– Хорошо. – Костя помрачнел еще сильнее. – Мы уйдем отсюда, не тронув тебя пальцем. Конечно, при условии, что ты не станешь врать и отмалчиваться.

Вообще-то он превысил свои полномочия, но Бондарь не стал вмешиваться. Ему надоело решать вопросы жизни и смерти других людей. Апатия, навалившаяся на него, была сильнее предвкушения скорой победы. Бондарь не хотел быть ни судьей, ни тем более палачом. Что-то перегорело внутри, что-то сместилось и упорно не желало становиться на места. Терминатор по-прежнему функционировал, но заложенная в него программа начала давать сбои. Ничего, кроме неприятностей, это не сулило.