вечер одно за другим несколько приключений, она стоически перенесла встречу с лисой, пробежавшей совсем рядом по поваленному стволу дерева, и даже со статуей на невысоком постаменте, издалека показавшейся ей неподвижно стоящим человеком. Но вскоре она заметила впереди нечто настолько странное и пугающее, что упала на колени как подкошенная, а потом отползла и затаилась в кустах.

В небольшой ложбинке цепью стояли люди в длинных чёрных балахонах и высоких колпаках с прорезями для глаз. Все они смотрели на дом Монца, в зловещем молчании простирая к нему руки. Особенно ужаснуло Фелиси то, что среди них были… карлики. В центре и на шаг впереди стоял громадный, как гора, предводитель. Он делал руками плавные пассы, а остальные повторяли за ним движения.

С каждой минутой становилось холоднее, на тёмный лес наползал туман. Фелиси посмотрела на свои позолоченные часики, но стрелок не было видно, и она сильно нервничала: по многовековой традиции, двери в Спящей крепости закрывали в полночь и открывали на рассвете, защищая кров в те смутные часы, когда зло просыпается и выходит на охоту. Ей следовало поторопиться.

Фелиси тихонько отступила назад и сделала большой крюк, держа за ориентир размытые очертания Спящей. И снова невероятное везение — она нашла тропинку и уже через несколько минут стояла у чёрного хода, а там тихо прокралась в свою комнату на первом этаже, страстно надеясь, что охранники тоже люди и могут задремать у мониторов.

Глава 18. Единомышленники

1

В приёмной Айлин поджидал господин Кабошон, их семейный ювелир, статный мужчина средних лет с живыми карими глазами. После взаимных приветствий Айлин с гостем прошли в её кабинет. Лунг, как уже повелось, вошёл следом и сел в сторонке, тихий, незаметный в такие минуты, и это очень устраивало Айлин: не приходилось пересказывать помощнику содержание разговоров, давая ему поручения после встречи.

— Я нуждаюсь в вашей поддержке, господин Кабошон, — сказала Айлин, когда они оказались в переговорной, среди сейфов и под прицелом фонарей.

— Сделаю всё, что в моих силах…

— Сейчас придёт господин Милн, я попрошу у него денег, а он противным голосом скажет, что всё вложено в акции, в дело, в бизнес. Мне нужны наличные. Много наличных. Поэтому я хочу, чтобы вы сейчас мысленно прошлись по всему дому и подсказали мне, что можно продать без ущерба для моей репутации, желательно без огласки, через подставных каких-нибудь лиц. И так, чтобы отсутствие этих вещей не бросалось в глаза.

— В первую очередь, — доверительным тоном сказал Кабошон, — я бы предложил реализовать некоторые книги. Ими давно и настойчиво интересуются.

— Нет, извините.

— Тогда драгоценности.

— Есть спрос?

— Из Спящей крепости — да. Причём, возрос в разы. Просто чтобы вы знали — в последнее время рынок переполнен искусственно выращенными минералами. Слава богу, их ещё умеют отличать от натуральных. Хотя и здесь находятся умельцы… — Кабошон обиженно поджал полноватые, как у девушки, губы.

— Разбазаривать драгоценности из Спящей я решусь только в час крайней нужды, и то не моей, а города.

— Что ж… Поговорим о картинах. Сейчас на рынке предметов искусства дела обстоят ещё хуже, чем с камнями, и тоже из-за новых технологий: подделки невозможно отличить от оригиналов. Ценность сохранили только известные коллекции с подтверждённой легендой, причём, продать их можно только целиком и полностью, в сто полотен, в сто пятьдесят и так далее. Отдельные экземпляры никого не интересуют, их потом не реализовать. Но картины из Спящей совсем другое дело, вопрос атрибуции отпадает сам собой… — Кабошон вдруг заметил, что Айлин почти не слушает, более того, с нетерпением ждёт паузы. — Может, у вас есть свои идеи, госпожа Монца? Я охотно дам вам совет.

— В доме слишком много статуэток, изображающих кошек. Их сотни, на них натыкаешься на каждом шагу. Если продать несколько, солнце в небе не погаснет. Прошу вас выбрать подходящие и после очищения продать как можно скорее. — Видя, что Кабошон призадумался, она спросила: — Моя просьба обременительна?

— Ничуть, госпожа Монца. Просто если продавать, не дожидаясь крупного аукциона, выручим вдвое меньше…

— Мне всё равно, лишь бы побыстрее.

Кабошон бросил на неё пытливый взгляд.

— Тогда завтра я пришлю к вам своих людей.

— Завтра? Нет-нет. Сейчас! Немедленно! Вы же с помощником?

— Конечно.

— Ну, и отлично.

Кабошон переминался с ноги на ногу.

— Что-то ещё?

— У меня к вам необычная просьба, госпожа Монца…

— Правда? Звучит интригующе. — Айлин была сама любезность.

— Видите ли… Наши любимые котики — у нас два мурчонка из рода Югаев — весьма активны… Нажрутся… извините, покушают… и начинают, э-э, резвиться… В доме тридцать пять окон, я специально посчитал, и почти на каждом портьеры… А кожаная мебель? И много хрупких вещей, очень ценных, уж вы-то понимаете…

— Пока не вполне.

— Сын вырос, уехал продолжать учёбу, — боязливо мямлил Кабошон, — а жене тяжело справляться с двумя бешеными, простите, энергичными котами… На прогулку выводим на поводках, иначе убегают, и потом ищем с фонарями… И частенько привлекаем к поискам копов, а это дорогое удовольствие… А как гуляют? Аж хвосты завиваются… И с чужими котами дерутся, и друг с другом, и никакие успокоительные не берут этих сволочей… Ой! Простите…

— И?!

— Нельзя ли оставить только одного? — выпалил Кабошон, уже ни на что не надеясь. — Потому что нам и одного выше крыши! Я нашёл подходящую приёмную семью…

Кровь бросилась Айлин в лицо.

— Знаете, как это называется?

— С ходу не подберу слов, госпожа Монца…

— Оставить в доме одного кота значит обречь его на муки одиночества, лишить общения с себе подобными! Вы бы смогли так жить?

Муки, да, вот правильно, муки, беззвучно шептал ювелир о своём, но рассвирепевшая

Айлин ничего не замечала и, подхватив его под локоть, увлекла в приёмную, где уже томился господин Милн. Лунг проследовал за ними и принялся греметь чашками в кофейном уголке.

— К выходу, господин Кабошон! И хотя мы в Ассоциации не одобряем подобную практику… если вам нравится тешить свой эгоизм — пожалуйста! Никто не запрещает!

— Рвут обои, всё крушат и всё метят, — оправдывался Кабошон. — Весной песни по ночам… чертовски не высыпаемся… Да сколько ж можно?

— Вы вправе заботиться о личном удобстве! — громко говорила Айлин.

— Просто проклятие бешенства какое-то на этих… на наших любимых котиках… Шестнадцать ваз разбили…

— Да-да, подсчитывайте убытки, тряситесь над бездушным стеклом, мы не возражаем, но в таком случае позвольте предупредить, что я подумаю о смене личного ювелира.

— Простите, когда подумаете, госпожа Монца? Я потерял нить…

— Если котик останется в печальном одиночестве. —