— Соображаешь, нах! — одобрил атаман. — Умный, нах. Но — ни так ни так. Обрыв там, на всем перегоне — ты знаешь. Они того, что выловили, веревками обвязали и наверх подняли. Покойника за ча тягать наверх? Значит, что, нах? Значит, жив был тот…

Помолчали. Я переваривал полученную информацию, атаман милостиво не мешал, гоняя заскорузлыми пальцами трофейные чеченские четки и глядя в окно. Вот так, значит. Выловили и потащили наверх… Но одного. И год назад. Сколько воды утекло…

— Бензина выделишь? — после некоторых размышлений поинтересовался я, стараясь не смотреть атаману в глаза. — Литров сто-сто пятьдесят. И автомат с патронами. Ненадолго. А?

Атаман нахмурился и недовольно крякнул. В Литовской у многих станичников имеется разнокалиберная техника: от ржавых мотоциклов, оставшихся со времен фашистского нашествия, до вполне приличных отечественных авто, купленных на трудовые деньги в благословенные советские времена. Но, кроме как на конной тяге, никто не ездит — с бензином напряг. Необъявленное военное положение обязывает соответствовать обстановке: в станице по армейскому стандарту оборудовано небольшое и тщательно замаскированное от посторонних глаз хранилище горюче-смазочных материалов. ГСМ, короче. Хранящееся там горючее, приобретенное на общественные деньги, расходуется в первую очередь на общественные же нужды: для заправки транспорта группы быстрого реагирования, дежурной машины и круглосуточно бдящей «таблетки» на случай экстренного выезда в районную больницу с ранеными казаками или вознамерившимися внезапно среди ночи подправить демографическую статистику казачками. Вот на такие общественно-полезные цели расходуется в Литовской бензин. А тут приходит хмырь — весь из себя загадочный такой, таинственный — и требует черт знает для чего бензина.

— Ну ты ж, нах, не все спросил, что хотел, — побуравив меня глазами, констатировал атаман. — Спрашивай дале. Пока у нас с тобой не будет полной ясности, ничего, нах, не дам. Для ча те бензин?

— От Ильи «Нива» осталась, — глядя в пол, сообщил я. — Вполне справная машина, гонять вовсю еще можно. Без дела стоит гниет. Хочу пацанов поучить с техникой обращаться. Сашко вон — совсем взрослый…

— Сашко с десяти лет машину водит, — не моргнув, глазом отмахнулся от моего наивного вранья атаман. — Илья, царствие небесное, приучил — большой дока был… Ты дело говори, нах, сказки ночью будешь Таньке рассказывать. И не играйся со мной, нах, а то я тебя уже любить перестаю!

— Да я не играюсь, — с горечью воскликнул я. — Думаешь, большое удовольствие сидеть здесь, тебе мозги пудрить? Это, во-первых, не моя тайна. И второе — если я тебя посвящу в нее, то подвергну огромной опасности не только твою жизнь, но и жизнь всех твоих близких.

— От чеченов? — презрительно скривился атаман.

— В смысле — «от чеченов»? — не понял я.

— Опасности от кого? От чеченов?

— А-а, вон что… Да нет, как раз наоборот. Как раз от своих же братьев-славян. Тут затронуты интересы таких сил, что глазом моргнуть не успеешь — всю станицу на тушенку пустят.

— Во как! — буркнул атаман и, нахмурясь, уставился на мои руки, задумчиво постукивая четками по столешнице. Удивил. Почему-то предполагал я, что этот отчаянный рубака очертя голову нырнет в чужую, завораживающую своей неведомостью, опасную тайну. Дерзко бросит, наподобие авантюристки Элен, что-нибудь типа «подвергни меня, подвергни!».

С минуту подумав, батько сходил к двери, проверил, нет ли во дворе посторонних, вернулся на свое место у стола и, размашисто перекрестившись на темные от времени образа в красном углу, пообещал:

— Вот те крест, Антоха, — никому ни слова. Можешь считать, нах, ничего и не говорил никому. Лады?

— То есть, если меня спросят под угрозой немедленной смерти, знает ли еще кто-нибудь об этой тайне или нет, я могу с уверенностью ответить «нет», — уточнил я, пристально глядя атаману в глаза. — И не ошибусь. Так?

— Точно так, нах, — подтвердил атаман. — Я тебя слушаю.

— У меня была команда, — тщательно подбирая слова, начал я. — Несколько человек, славяне. Очень опытные люди, асы войны. Мы промышляли в ЗОНЕ: уничтожали караваны, минировали тропы, дороги, провоцировали конфликты между преступными группировками, физически устраняли наиболее активных командиров так называемых «индейцев», проводили многоплановые спецоперации и так далее… Мы развлекались не сами по себе: нас держала солидная столичная «крыша», которую весьма устраивала наша деятельность в ЗОНЕ… Достаточно?

— Дале давай, — потребовал атаман, уставившись на меня с каким-то нездоровым интересом, внезапно проснувшимся в его больших серых глазах. — Чего на полпути стал?

— Переходим к изюминке. — Я заговорщицки подмигнул собеседнику и шепотом спросил:

— Не передумал? Самое время все взвесить и отказаться. Хватит тебе и того, что знаешь, чем занималась моя команда.

— Давай уж, — обреченно махнул рукой атаман и на всякий случай вновь перекрестился:

— Вот те крест — никому…

— Верю, — проникновенно сказал я. — Только вот поверят ли другие в случае чего, не знаю. Не гарантирую. Но — слушай. В один прекрасный момент мы, как и водится в таких случаях, скурвились слегка. То есть взяли левую работенку за хорошую оплату…

Тут я намеренно прокашлялся, беря таким образом паузу. Атаман заинтересованно приподнял правую бровь, отложил четки в сторону и втиснул ладони меж задницей и табуретом, всем своим видом выражая живейшее внимание.

— Подрядились убрать одну лихую семейку в ЗОНЕ, — продолжил я. — За два «лимона» баксов. Ну, убрали. А дядя, который заказ делал, платить не захотел. А решил всю мою команду ликвидировать. Как крайне нежелательных свидетелей. Но мы так вот запросто ликвидироваться не стали, потому как опытные чрезвычайно и повышенную тягу к жизни имеем. Я, как видишь, жив-здоров. А если взять меня за пример, вполне логично предположить, что кое-кто из моей команды тоже остался в живых. И обитает где-нибудь в ваших краях… Ну вот — вся тайна. Конкретизировать не буду, и так много сказал.

— Слыхали мы про вас, нах, — с уважением посмотрел на меня атаман и уточнил:

— Ну, когда вы еще вовсю шуровали в ЗОНЕ, нах. Каких только небылиц про вас не плели! Если только это действительно вы были… Так ведь год прошел. Не поздновато хватился, нах?

— Так ведь вот он — я, — в тон ответил я, бия себя ладонью в грудь. — Жив-здоров. Почему бы и не поискать?

— А когда мы тебя у чекистов отбили, они, нах, выходит, тебя той самой семейке продать намылились? — вдруг не совсем кстати вспомнил атаман. — Ну, которую вас в расход вывести наняли?

— Вы удивительно догадливы, коллега, — сонным голосом подтвердил я. — Но это уже другая история. Об этом откровенничать мы не договаривались. Бензин дашь?

— Ну, нах, дела… — покрутил головой атаман. — Тебя прям вот так бери, нах, да книгу пиши. Человек-загадка, нах… А как чекисты на тебя вышли?