— Что они отвечали на это?

— Мне кажется, что они сами все понимали. В любом случае ребята относились ко мне с уважением. Они бы не осмелились оспорить мой выбор.

— Вы когда-нибудь позже встречали студентов выпуска шестьдесят седьмого года?

— К сожалению, нет. Некоторые мне писали. Они очень много пережили за этот год. Тот факт, что результаты наших работ никогда не публиковались, создавал у них впечатление, что они окружены некой тайной.

Кукушка хриплым голосом выходящей в тираж певицы возвестила полдень. Профессор, по-видимому, уже справился со своими собственными часами. Он встал со своего места еще до первого «ку-ку». Керри и Фрич прошли в гостиную. Один угол ее был превращен в столовую с деревянными скамьями, шедшими вдоль стен. На белоснежной скатерти красовалась целая симфония фарфоровых тарелок и маленьких серебряных вещиц, которые Фрич стал с видимым удовольствием перебирать.

— Белого вина? Да, это местное. Один мой родственник держит винодельню в соседней долине. В нашем климате выходит совсем недурно.

За обедом оба молчали.

— А другие выпуски? — спросила Керри, тщательно прожевав последний кусочек сыра.

— Мой семинар, если можно сказать, стал более взвешенным. Мы продолжали искать практические ответы, но сделались реалистами. Изучали тему опасности, которой чревата промышленная цивилизация. Об этом мы как-то забыли за разговорами о третьем мире, но ведь и так называемые развитые цивилизации не очень-то щадят окружающую среду: здесь и атомная энергия, и парниковый эффект, и ядовитые выбросы… В семидесятых годах экологическое движение уже практически структурировалось. Стало ясно, что его главной мишенью будет индустриальное общество и вред, наносимый им природе. Ханс Йонас дал движению философское обоснование в труде «Принцип ответственности», который пользуется мировой известностью. Здравый смысл сделался пугалом технического прогресса. Угроза, которую несут развивающиеся страны с их множащимся населением, отошла на второй план. Непререкаемые моральные табу встали на пути любых обвинений в адрес стран третьего мира. Семинар шестьдесят седьмого года сделался далеким прошлым. Об этом можно жалеть, но ничего не поделаешь. Я сделал выводы из происходящего и примкнул к экологической философии в том виде, в каком она разрабатывалась.

Фрич подробно поведал об этом этапе своей работы, но Керри его почти не слушала.

— Простите, если я вернусь немного назад. Не занимался ли у вас вместе с Рогульским некий Тед Хэрроу?

— Англичанин?

— Скорее, американец. Индеец со стороны матери.

— Тед Хэрроу. Нет, не припоминаю. Хорошо было бы нам тогда иметь кого-то, кто мог бы рассказать об индейцах Америки. Их культура — один из важнейших примеров, который я всегда использовал для демонстрации образца экологической ответственности.

Профессор замолчал и зашевелил губами, словно произнося про себя имя Теда Хэрроу.

— Хорошо бы увидеть его фотографию. Имена для меня мало что значат, главное лица.

Чуть позже Керри зашла с другой стороны:

— Возможно, что мой вопрос покажется вам несколько странным… Но не могла ли холера играть какую-то роль в цепи ваших рассуждений?

— Холера? — сказал Фрич с выражением отвращения на лице. — Какого черта вы полагаете, что я мог интересоваться подобными ужасами!

Стало ясно, что, несмотря на сродство его мыслей с идеями «новых хищников», профессор ничего не знал ни о них, ни о каком-либо плане действий. Трудно было заподозрить его в неискренности на этот счет. Приходилось заключить, что распространением его идей занимался кто-то другой. Но кто?

После обеда Керри поняла, что распорядок дня Фрича предполагал в это время небольшой отдых. Он нервничал и старался свернуть разговор. Керри собрала свои записи и поблагодарила профессора.

— Теперь, когда уже близок конец, я говорю себе, что был неправ. В те годы мне не хватало смелости.

Керри не сразу поняла, что он снова говорит о знаменитом 67-м годе.

— Правы оказались они. Мои студенты. Теперь я в этом уверен.

Неожиданно он повернулся к Керри:

— Вы знаете майора Кусто?

— Я знаю, кто он такой.

— Это поразительный человек. Я встретился с ним на одном коллоквиуме в восемьдесят пятом году. Так вот, он сказал мне и, кажется, имел смелость написать это, что, по его мнению, на Земле не должно быть больше двухсот миллионов жителей. Я читал работы, где говорилось о ста или пятистах миллионах. В любом случае порядок цифр должен быть именно такой. Но нас теперь шесть миллиардов! Как сдержать этот рост? То о чем мы боялись сказать в шестьдесят седьмом, стало в наши дни главным вопросом выживания человечества.

— Вот что, профессор: как перейти от пяти миллиардов к пятистам миллионам?

Керри пожалела, что задала этот вопрос. Лицо Фрича осунулось, а глаза покраснели. Время, отведенное отдыху, проходило, а с ним испарялась и любезность профессора.

— Я могу говорить, — произнес он сердито, — только о философских принципах. Детали меня не интересуют.

Он распрощался с Керри, стараясь быть вежливым. В передней Керри заметила Хильду, стоявшую с домашним халатом в руках.

Нью-Йорк. Соединенные Штаты

Голос в телефонной трубке звучал тепло и приветливо, но легкая дрожь выдавала в нем неуверенность, если не страх. Поль не думал, что она боится именно его. Время от времени его собеседница замолкала на полуслове, как будто к чему-то прислушиваясь.

Поль представился старым приятелем Жюльетты, дружившим с ней в Соединенных Штатах. Он сказал, что вернулся из Франции, где безуспешно пытался связаться с ее домом в Шоме. Кто-то из соседей дал ему пачку пришедших на ее имя писем и номер телефона в Нью-Йорке, через который он мог с ней связаться.

Довольно жалкое прикрытие, трещавшее по всем швам, но без помощи Провиденса ничего лучше придумать не удалось. Он пытался говорить как можно увереннее, но и сам все явственнее ощущал, что фальшивит. К его огромному облегчению — и удивлению — собеседница, номер которой дал ему Джонатан, заглотнула наживку. Да, сказала она, они с Жюльеттой виделись. Нет, к сожалению, она уже не в Нью-Йорке. (Для легенды Поля это было даже предпочтительнее.) Не могла бы она рассказать о Жюльетте, помочь ему ее разыскать? С удовольствием, но лучше не по телефону, не правда ли? Ее зовут Наташа. Дело шло лучше, чем Поль мог надеяться.

Наташа не сразу назначила место встречи. Она сказала, что живет с родителями на Лонг-Айленде, но они люди пожилые и не любят, когда она приглашает гостей, особенно мужчин. Бесполезно пытаться разубедить их… Конечно, можно встретиться в кафе, но у нее отвращение к людным местам, где всегда толчея. Лучше всего, чтобы Поль заехал к ней на работу. Она химик и работает экспертом в одной экологической организации.