Они по-прежнему разговаривали шепотом, не только потому, что даже самый слабый звук порождал гулкое эхо, но и потому, что зал подавлял их своими размерами. Он напоминал Элофу величественные усыпальницы и храмы Брайхейна, но был насыщен ощущением силы и власти, с которым не могли сравниться никакие украшения и витражи из цветного стекла. Хотя многие колонны были покрыты трещинами или частично обвалились, а значительная часть потолка рухнула, похоронив около четверти зала, это не уменьшало ауру силы, но скорее увеличивало их восхищение тем, что древняя кладка стен до сих пор держалась прочно, без проседания и растрескивания. Они почему-то чувствовали себя здесь в безопасности, хотя не смогли бы объяснить почему.

— Везде пусто, — пробормотал Керморван, расчистив щебень в одном из дверных проемов носком сапога. — Никаких украшений или хотя бы отметин, словно этим местом не пользовались в повседневной жизни…

— Кажется, тут что-то есть! — громко прошептал Рок. — Элоф! Дай мне больше света, но будь осторожен!

Куча камней от рухнувшего потолка сгрудилась наподобие оползня у одной стены. Рок, забравшийся наверх, энергично счищал пыль с предмета, похожего на резную каменную пластину. Элоф, изо всех сил тянувший руку вверх, различал какой-то узор, но не мог понять, что он обозначает. Керморван проворно поднялся по осыпи, чтобы посмотреть поближе, и озадаченно нахмурился.

— Какой-то гребень… Символ, похожий на языки пламени, и стертые контуры под ним и сзади. Но этого не может быть…

Керморван опустился на корточки и покачал головой.

— Сигнальный огонь, — тихо сказал он. — Светильник наподобие тех, что горели на вершинах наших высоких башен, чтобы направлять корабли в море. А позади очертания корабля с широкими парусами… Керайс! Мне хорошо известен этот символ, хотя я раньше не видел его в таком исполнении. Ошибки быть не может: это эмблема нашей гильдии мореходов. Но тогда… значит, мой народ построил это место?

— Должно быть, — вздохнул Рок. — Но почему? И где мы…

Звук, заставивший его замолчать, был тем более внезапным, что возник в полной тишине — голос живого существа в этом пустынном и заброшенном месте. Но он принадлежал не человеку: глубокий клокочущий рев, эхом доносившийся из темноты. Расстояние не уменьшало звучавшей в нем угрозы, мгновенно вернувшей путников к невзгодам и опасностям внешнего мира. Головы путников повернулись, их тела напряглись, а руки схватились за оружие, но тут непрочная куча камней, потревоженная их появлением, поплыла у них под ногами. Не мело значения, кто первым потерял равновесие; никто не смог бы избежать этого. В случившемся не было вины Элофа, так как он стоял внизу, и остальные съехали прямо на него вместе с градом прыгающих камней и облаком удушливой пыли. У него не было ни времени, ни надежды на спасение: обвал с грохотом подхватил его, повалив как срубленное дерево, и он опрокинулся на спину, разбросав руки в стороны. В голове у Элофа зазвенело от оглушительного удара. Его пальцы судорожно сжались, потом разжались. На мгновение показалось, будто в зале ударила молния, таким ярким было сияние, залившее все вокруг и высветившее каждый уголок, каждый камень в резком контрасте света и тени. Клубящееся облако пыли словно озарилась изнутри жемчужным сиянием, а отдельные пылинки порхали и переливались, как крошечные самоцветы. Сияние осветило и путников, распростертых в гротескных позах, растрепанных, припорошенных пылью, покрытых синяками и царапинами. Потом оно угасло.

Их окутала тьма, столь абсолютная, что она казалась плотной и более удушливой, чем пыль. Элоф, делавший слабые попытки встать, внезапно почувствовал, как его подхватили сильные руки и быстро оттащили к ровному участку пола.

— Кости не сломаны? — прошептал Керморван ему в ухо. — Хорошо! Прислонись к стене, вот сюда, и ни звука!

Элоф наткнулся на холодный камень и присел у стены, стараясь успокоить дыхание. В полной темноте очень легко было представить, как нечто, привлеченное шумом, мчится наперехват, готовое пожрать их. Но в следующее мгновение он слова услышал озабоченный шепот Керморвана:

— Вокруг ничто не шевелится; по крайней мере у нас есть несколько минут. Света больше нет, Элоф?

— Да, — шепнул тот. — Мне очень жаль…

— Ты не виноват! Иле, если ты можешь что-то разглядеть!

— Ничего! — дрожащим голосом ответила она.

— Посмотри назад. — Шепот Керморвана звучал настойчиво и ободряюще. — Если ты прижмешься спиной к стене, вот так, то будешь смотреть в сторону лестницы, откуда мы пришли. Какие-то слабые отблески света могли просочиться туда сверху.

— По-прежнему ничего! — В голосе Иле слышались слезы, что было очень редким явлением. — Снаружи все равно ночь…

— Там может быть лунный свет! — настаивал Керморван. — На пути может быть колонна: покачай головой из стороны в сторону! Давай, Иле, ты наша единственная надежда!

— Нет! — простонала она. — Я слишком долго прожила под открытым небом! Может быть, если мы подождем до рассвета… вот оно!

— Что?

— Свет, очень слабый, но настоящий. Он исходит не из того места, где мы спустились сюда.

— У нас нет выбора, — мрачно пробормотал воин. — Даже если он приведет нас к этому зверю, мы должны идти туда! Если мы останемся, то все равно не спасемся: он найдет нас по звуку и запаху.

— А если там будет еще одна лестница или какое-нибудь худшее препятствие? — поинтересовалась Иле.

Металл тихо звякнул по камню.

— Я буду нащупывать дорогу мечом. Но чем ближе мы подойдем к свету, тем лучше ты будешь видеть любые препятствия. Возьми мою руку; Рок возьмет твою, а ты, Элоф, на этот раз будешь замыкающим.

— Не возражаю, — буркнул Рок, столкнувшись с Элофом, когда они брели вдоль стены, словно вереница слепых попрошаек.

— Керморван прав, — прошептал Элоф. — Гортауэр острее твоей палицы на тот случай, если кто-то решит напасть на нас сзади.

— Тише, и следуйте за мной! — резко скомандовал Керморван. — Наступает самое худшее!

И действительно, в хрониках говорится, что, несмотря на все беды и опасности, лишь немногие часы в этом долгом путешествии были худшими для Элофа, чем эти блуждания во тьме. Не оставалось ничего иного, как осторожно переставлять ноги, прислушиваться к гулким шорохам и думать о своем. Вскоре он утратил ощущение времени, но огонь его воображения разгорелся с необычайной яркостью. Он мысленно вернулся на лестницу в башне Вайды и вспомнил черную пустоту, которую ощутил там, пустоту, наполненную гневом и сожалением. Здесь темнота тоже казалось наполненной, но не какими-либо чувствами, а сложными образами, напоминавшими самые замысловатые формы для отливки украшений. Образы напирали на него, словно огромная толпа, настойчивые и требовательные. Может быть, здесь теснились призраки древних строителей? Элоф пытался разделить их, поместить отдельный ясный образ перед своим мысленным взором, особенно теперь, когда обычное зрение стало бесполезным. Постепенно в его сознании возникло лицо, сразу же потускневшее, но навсегда запечатлевшееся в его памяти. Оно имело изможденный и жесткий вид, но было по-своему красивым: твердый подбородок под короткой седой бородой, длинный прямой нос и глаза, пылавшие как угли в глубоких глазницах наперекор морщинкам, веером расходившимся от уголков. Другие глубокие морщины бороздили лоб над густыми, кустистыми седыми бровями. Это было властное лицо, сильное и мудрое, однако с тревожным оттенком жестокости. Каким-то образом оно было известно Элофу. Он испытывал огромное желание узнать это лицо, не дававшее ему покоя. Он представлял Корентина и Керморвана в пожилом возрасте, но в расцвете сил и величия. Этот человек напоминал их лишь суровой властностью и силой, но внешнего сходства не было. Кроме того, в чертах незнакомца совершенно отсутствовала спокойная доброжелательность, свойственная им обоим; Элофу казалось, что даже его сочувствие почему-то будет выглядеть жестоким. Лицо беспокоило Элофа и возвращалось к нему во время блужданий во тьме и еще долго после этого, пока он наконец не узнал истину.