– Не волнуйся, Ронхул, – беззаботно сказал Хэхэльф. – Если уж ты с чару умудрился поладить, значит все будет путем!

Что касается чару – моих собачек – они теперь следовали за мной, отчаянно виляя хвостами, явно рассчитывая, что в ближайшем будущем я найду свободное время, чтобы повторить пленившую их воображение процедуру почесывания загривков и животиков.

Хэхэльф прибавил шагу, вдохновленный милым сердцу пейзажем, на фоне которого протекало его босоногое детство. Я едва за ним поспевал. К моменту первой встречи с аборигенами я так запыхался, что у меня просто не было сил смущаться. Аборигены оказались двумя загорелыми дюжими детинами в более чем легкомысленных нарядах. На головах у них были те самые матерчатые сапоги, агибубы, которые так насмешили меня еще на Халндойне, только здесь эти головные уборы были гораздо выше – примерно полметра каждый. Впрочем, остальная часть гардероба показалась мне не менее забавной: эти здоровенные дядьки с более чем суровыми лицами были одеты в цветастые пончо до колен. У одного пончо было голубенькое, с рисунком из крупных красных цветов, а у другого – розовое, в яркий желтых горох. При этом они держались с таким достоинством, что мне и в голову не пришло смеяться – я только изумленно покачал головой.

– Хэхэльф! – доброжелательно сказал один из них, увидев моего друга. – Алля фа ндана-акуса!

Второй тоже что-то буркнул – настолько приветливо, насколько позволяла его донельзя мрачная физиономия.

– Что они говорят? – тут же спросил я.

– Здороваются, – пожал плечами Хэхэльф. – Просто здороваются со старым приятелем. Говорят, что вот, мол, какой хороший подарок для старого ндана-Акусы, и все в таком роде… Когда будет что-нибудь интересное, я тебе переведу.

Мрачные типы в карнавальных костюмах недоверчиво косились в мою сторону. Хэхэльф понял, что нас следует познакомить и загнул длиннющую речь на совершенно непонятном мне языке. Где-то в середине его словесного водопада мелькнуло мое имя Ронхул, и тут же захлебнулось в очередном мощном потоке незнакомых слов. Старинные друзья слушали Хэхэльфа с возрастающим интересом и важно кивали время от времени, как бы давая понять, что внимательно следят за нитью его повествования. Его усилия не пропали даром: в финале на неприветливых физиономиях бунаба появилось почти дружелюбное выражение – насколько это было возможно.

– А это – местные куса-баса, то есть зажиточные хозяева, – Хэхэльф наконец повернулся ко мне. – Этого, в голубом пончо зовут Андун, а второго – Чавар.

Мои новые знакомые чинно кивнули мне, услышав своим имена.

– Когда-то мы с ними разорили немало чужих огородов, – мечтательно закончил Хэхэльф. – В детстве мы были прожорливы и необузданны, как какие-нибудь дикие лесные кырба-ате…

– А кто такие эти дикие кырба-ате? – тут же встрепенулся я.

– Увидишь еще, – отмахнулся он. – Пошли лучше – сколько можно топтаться на тропе?!

И мы отправились дальше. Хэхэльфовы друзья детства чинно поклонились на прощание и пошли своей дорогой.

– А они все так чудно одеваются? – спросил я у Хэхэльфа, когда разноцветные агибубы его приятелей скрылись за раскидистыми кронами деревьев.

– Если ты имеешь в виду агибубу, то даже самый последний бунабский нищий непременно имеет такой головной убор – хотя бы одну, совсем коротенькую, из некрашеной материи, но обязательно! – сообщил он. – Для любого бунабского мужчины агибуба – это самая важная часть его имущества. Это и головной убор, и очень крупная денежная единица – богатство человека бунаба измеряется не в количестве купленных им домов и не в поголовье его стада, а именно в агибубах! Кроме того, агибуба – это своего рода обязательный атрибут, пренебрегать которым недопустимо. Любой бунаба может позволить себе выйти на улицу голышом, или завернувшись в старый коврик для вытирания ног, над ним посмеются, но поймут и простят – с кем не бывает! – но выйти из дому без агибубы… Невозможно! И потом, в их понимании, агибуба – это просто красиво. Можешь мне поверить: наши непокрытые головы кажутся им такой же нелепостью, как тебе их колпаки… И только я могу спокойно взирать и на то, и на другое, – неожиданно гордо заключил он.

– А пончо? – спросил я. – Это такой же обязательный атрибут?

– Нет, просто одежда, хотя она символизирует определенное положение в обществе. Пончо носят не все бунаба, а только куса-баса – зажиточные хозяева, – откликнулся Хэхэльф. – Другие и рады бы, а не положено!.. Кстати, пончо – очень удобная одежда, что бы ты об этом не думал.

– Может, и удобная, но что-то в Сбо я таких нарядов, вроде, не видел.

– Потому что в Сбо куса-баса предпочитают одеваться, как все, разве что от агибуб не могут отказаться, и только когда едут гостить к своим родичам на Хой, извлекают из сундуков свои нарядные пончо, – объяснил Хэхэльф.

– Даже слишком нарядные, – ехидно вставил я. – У меня в глазах до сих пор рябит!

– Что касается ярких расцветок… Видишь ли, каждый бунаба – немного художник, поэтому они просто обожают раскрашивать ткани. Им нравятся яркие краски. Ребят можно понять: здесь, на Хое, почти всегда пасмурная погода, а если еще и одеваться в темную одежду, можно совсем загрустить!

– Здесь почти всегда пасмурно? – удивился я. – Какое замечательное место! Что может быть лучше пасмурной погоды!

– Значит твой вкус совпадает со вкусом Варабайбы, – усмехнулся Хэхэльф. – Говорят, что это он уговорил все облака Хомайги избрать небо над Хоем в качестве места постоянного пребывания, и теперь тучи только изредка отлучаются отсюда, чтобы оросить дождем другие острова… Ну, Ронхул, сделай глубокий вдох и постарайся забыть, что такое улыбка! Мы пришли.

Мы действительно пришли: перед нами была изящная резная калитка, запертая на несколько щеколд – слишком увесистых. если учесть, что даже такой легковес как я вполне мог бы вышибить калитку одним хорошим ударом ноги. Но разумеется, буянить мы не стали. Хэхэльф только негромко выкрикнул несколько неразборчивых слов, и мы принялись ждать. За забором воцарилось оживление: до моих ушей доносился топот шагов и человеческие голоса. Наконец калитка распахнулась и невысокий хрупкий юноша в узорчатой агибубе и широких белых штанах, едва достигающих щиколоток, с поклоном пропустил нас в сад. Вдоль садовой дорожки, выложенной блестящими белыми камешками, стояли мрачные мужчины, все, как один в агибубах и белых штанах того же покроя, что и у их коллеги. Они стояли неподвижно и смотрели на нас в высшей степени неприветливо.

– Имей в виду, Ронхул: они нам улыбаются, – шепнул мне Хэхэльф. – Ребята делают все, что в их силах, чтобы изобразить радость по поводу моего визита – просто у них не слишком хорошо выходит.

– Да, я заметил, – вздохнул я. – А кто они? Сыновья твоего покровителя?

– Ну ты скажешь тоже! – Возмутился Хэхэльф. – Где это видано, чтобы сыновья ндана-акусы носили штаны, да еще и встречали гостей на пороге?! Это – папну, рабы хозяина дома.

– Рабы? – удивился я. – Так у них тут есть рабы?