Джон Пеппер спустился нас поприветствовать. С учетом ситуации мы вели себя слишком расслабленно – пожалуй, не такими ожидаешь увидеть хирургов перед сложной операцией. Но для пациента это было хорошо.

Мы зашли в палату, чтобы увидеться с Джимом и Мэри. Джим испытывал радостное волнение, Мэри – ужас. Видит ли она мужа в последний раз? Может, это последний день их совместной жизни? Вернется ли она в Шотландию убитая горем или вне себя от счастья? Я сделал то, что всегда делаю в такие моменты, – сказал, что все будет хорошо. Не то чтобы я был в этом уверен. Я просто хотел, чтобы оба набрались уверенности перед операцией. Перед объективом телекамеры мы все были равны.

В операционной царило возбуждение – все занимались делом. Медсестры раскладывали по подносам блестящие инструменты, перфузиологи готовили к работе аппарат искусственного кровообращения, технические специалисты заботливо охраняли искусственное сердце, чтобы запустить его в решающий момент. Но на этот раз никаких сапог лорда Брока. Теперь я сам был состоявшейся личностью.

Когда с бедного Джима сняли простыни, стало очевидно, что он истощен. Его голова, выбритая слева, была готова к установке разъема и подсоединению кабеля питания. Вот-вот он станет человеком на батарейках. Проколов иглой кожу и вставив направляющую проволоку, Джон сделал небольшой разрез и ввел трубки АИК в главные артерию и вену левой ноги Джима. Здесь использовали более современное оборудование, чем у меня в операционной. Мне было чему поучиться.

После того как кожу груди обработали антисептиком и Джима накрыли простынями, закрепив их липкой лентой, Эндрю занялся черепом, а я принялся вскрывать грудную клетку – камера поочередно снимала наши с ним действия. Из груди вытек почти литр бледно-желтой жидкости – обычное дело при сердечной недостаточности. Через околосердечную сумку я увидел расширенный левый желудочек.

Я начал вводить кабель питания через верхнюю часть груди в шею, стараясь не задеть ведущие к левой руке кровеносные сосуды и нервы. Пробравшись через шею, я вывел миниатюрный штепсель с другой стороны – прямо в руки Эндрю. Он продел его в титановую базу, которую затем привинтил к черепу за ухом. Это называлось жесткой фиксацией, и все для того, чтобы к разъему можно было безопасно подсоединять внешний кабель питания. По телевизору все выглядело завораживающе; но мы еще не добрались до самой сложной части операции.

Я вскрыл околосердечную сумку, и полилась прозрачная жидкость. Бледный и растянутый левый желудочек лишь дернулся в ответ – это сложно было назвать сокращением. Я дал знак оператору навести фокус на сердце, так как собирался пришить ограничительную манжету. Каждый раз, когда игла пронзала мышцу, сердце угрожающе вздрагивало – вот-вот могла начаться фибрилляция. Это раздражало: я собирался имплантировать насос, не прибегая к АИК, что снизило бы риск кровотечения после операции. Но состояние Джима было слишком нестабильным. Не успел я зафиксировать манжету, как фибрилляция сердца началась. Артериальное давление упало до нуля, но ничего страшного. Мы просто запустили АИК и опорожнили сердце.

Началась самая волнующая часть представления: предстояло сделать в верхушке сердца выемку, чтобы установить туда «Джарвик-2000». Сперва я сделал скальпелем крестообразный надрез – во время этой манипуляции всегда струей бьет кровь. Затем я специальным ножом вырезал круглый кусок мышцы, из-за чего кровь потекла в околосердечную сумку. Кровотечение остановили, когда титановый насос разместили внутри сердца. Мне ассистировал профессор хирургии, и все прошло гладко. Эндрю подсоединил внешний кабель питания к разъему в черепе Джима, и мы запустили насос – сначала на минимальных оборотах, чтобы удалить весь воздух из сосудистого имплантата.

Как обычно, воздух начал пеной выходить из иглы, образуя на белой трубке красные пузырьки. Чрезвычайно приятное зрелище. Я скомандовал перфузиологу снизить мощность АИК, чтобы мы могли наполнить сердце кровью, прежде чем повысить скорость вращения ротора. Последние пузырьки воздуха вышли из верхней части желудочка. Элементарная физика. Но немалую роль играла и химия – нужно было оптимизировать уровень калия и нейтрализовать действие молочной кислоты бикарбонатом натрия, – а также биология: чтобы обеспечить стабильный сердечный ритм, приходилось раз за разом проводить дефибрилляцию трепыхающейся мышцы. Не зря все-таки я готовился к школьным экзаменам по этим трем предметам.

Между тем многочисленных зрителей больше всего интересовала инженерная составляющая: электрический разъем в голове и турбина в сердце, которая вращалась с частотой 12 000 оборотов в минуту, не повреждая эритроциты и обеспечивая кровообращение без пульса. Я комментировал все свои действия на камеру, параллельно раздавая указания анестезиологу и перфузиологу: «Начинайте вентиляцию легких. Уменьшите подачу. Включайте “Джарвик”». Четкие инструкции от человека, который в жизни не заглянул под капот машины и практически не умел пользоваться компьютером. Никому не верилось, что все складывается настолько хорошо.

Радовались ли мы за пациента или же нас в первую очередь интересовало телевидение? Если честно, нас волновало и то и другое. Я наивно полагал, что, когда чудесное выздоровление Джима станет достоянием широкой общественности, государство будет вынуждено выделять деньги на лечение людей с помощью этих приборов. Благотворительные фонды себя исчерпали – нам негде было брать финансирование. Пул-Уилсон тоже отдавал себе в этом отчет.

Мы хотели провести полномасштабное клиническое исследование, случайным образом распределив людей, умирающих от сердечной недостаточности, по двум группам: в первой пациенты получат вспомогательную желудочковую систему, а членов второй продолжат лечить стандартными способами. Мы заранее знали, каков будет результат: продление жизни и полное избавление от симптомов в первой группе и скоропостижная мучительная смерть во второй. Мы не считали, что это справедливо по отношению к тем, кто не получит насоса, но без клинических испытаний никто не одобрит использование прибора в рамках Национальной службы здравоохранения. Только у Британского фонда по борьбе с болезнями сердца было достаточно денег, чтобы поддержать наше начинание, но он нам отказал. В Штатах исследование в то время тоже нельзя было провести. Чиновники хотели собрать данные о долгосрочных последствиях отсутствия пульса у пациентов. Вся надежда была на нас.

Джима удалось без проблем отключить от АИК – самый сложный этап операции для местных анестезиологов. Они впервые видели пациента без пульса. Оптимальным для него было постоянное среднее давление на уровне 80 миллиметров ртутного столба, которое для всех остальных пациентов-сердечников считалось бы крайне низким. Обычно применяли сосудосуживающие препараты, чтобы повысить давление до 100 миллиметров ртутного столба, но в случае с Джимом требовался контринтуитивный подход.

Мы ввели ему сосудорасширяющие препараты, чтобы, наоборот, снизить давление. Чем меньше будут сопротивляться сосуды, тем больше крови сможет перекачивать «Джарвик-2000». Внутренние органы при этом нуждались в определенном перфузионном давлении, но 70–90 миллиметров ртутного столба вполне достаточно. Почки, печень и мозг обычно и функционируют при таких значениях: в капиллярах нет пульса, даже когда артерии пульсируют. Это мы выяснили методом проб и ошибок. В лаборатории все получилось, так что в палате тоже должно было сработать, хотя врачи из Бромптона, как и съемочная группа, не переставали диву даваться.