В округе все затихло, и все же Арлине и Бекки было не по себе выходить на улицу в такой поздний час. Лампы над входными дверями горели жутковатым желтым светом, и они опасались, что карнавальный персонаж набросится на них из-за дерева или кто-то в подпитии погонится за ними по улицам.

Когда Арлина с Бекки дошли до Бат-Шевы, веселье слегка угомонилось. Несколько мальчиков как будто потихоньку прокралось мимо, но так или иначе, когда Бат-Шева, на вид очень уставшая, открыла дверь, в доме были только девочки. Они лежали на диване, сидели на полу и увлеченно беседовали. По комнате было понятно, что здесь была безумная вечеринка. Журнальный столик задвинут в угол, подушки валяются на ковре. Конфетти, украшавшее скатерть, теперь оказалось на диване и в волосах у девочек. Тарелки разбросаны по всей комнате, а пустых стаканчиков куда больше, чем присутствующих девочек.

– Что здесь происходит? – воскликнула Бекки. – Вы вообще знаете, который час?

– Не знаю, дамы, кем вы себя возомнили, – сказала Арлина. – Но здесь вам не игры без правил.

Бекки и Арлина огляделись. Они ждали каких-то оправданий, что, мол, девочки потеряли счет времени, что как раз собирались уходить, что уже одевались, чтобы отправиться домой, но нет. Лишь жуткая вязкая тишина. И тут Бекки встрепенулась.

– А где Шира? – вскрикнула она.

Резкий нервный тон вырвал девочек из полузабытья, безумие прошедшего дня рассеивалось. Они заморгали, как будто только что пробудились, и осмотрелись вокруг.

– Она, скорее всего, пошла домой, – сказала Бат-Шева. – Я ее уже какое-то время не видела.

– Нет ее дома! Она наверняка все еще здесь, – настаивала Бекки.

В другое время Бекки, может быть, не так беспокоилась бы. Уже не раз случалось, что Шира говорила про одно место, а оказывалась в другом. Но их отношения в последние две недели были хуже некуда. Хотя Бекки и запретила дочери подавать документы куда-либо, кроме Стерна, Шира не послушалась. На неделе пришел первый положительный ответ – из Брауна (кто вообще знает про такую школу? Какая хорошая еврейская девочка станет там учиться?), и Шира была на седьмом небе от счастья. Но Бекки уже порядочно наслушалась о религиозных еврейских детях, которых в колледже заставляли читать Новый Завет и светских философов. А дальше пошло-поехало: они уже едят в некошерной столовой, поначалу просто салат, а потом и пиццу, а вскоре уже ходят на вечеринки по пятницам и на футбол в субботу днем и живут в смешанных общежитиях с общими ванными. К концу семестра религия выброшена в окошко. Бекки не допустит, чтобы это произошло с ее дочерью. Она в клочья изорвала письмо о приеме и заставила Ширу написать ответ, что она не сможет посещать занятия.

С тех пор Шира с ней не разговаривала. Она отказалась ходить в школу, не помогала готовить шалах манот и пропустила чтение Свитка Эстер. Целыми днями она валялась в кровати и смотрела телевизор. Как трудно ни было с Широй раньше, Бекки видела: что-то серьезно и, быть может, необратимо переменилось.

– Пожалуйста, скажите, где моя дочь, – умоляющим голосом произнесла Бекки.

Бат-Шева глянула на девочек, но и они, похоже, ничего не знали. Все по-прежнему молчали, и Бат-Шева повернулась к Илане. Они с Широй были лучшими подружками, и кому как не ей знать, где та прячется. Все воззрились на Илану, и она расплакалась.

– Я не знала, что предпринять. Она уже все решила. Я никак не могла уговорить ее остаться, – причитала она.

– Ты о чем? – не поняла Бат-Шева.

– Илана, если ты чего-то недоговариваешь, тебя ждут большие неприятности, – пригрозила мать.

Срывающимся голосом Илана рассказала, что произошло. Шира появилась на вечеринке позже всех и без костюма. Просто в серебряной маске в виде звезды. Она старалась вести себя, будто ей тоже весело, но Илана почувствовала: что-то не так. Когда Шира сняла маску, глаза у нее были красные и опухшие.

– Пойдем выйдем, – шепнула Шира. – Надо поговорить.

Встревожившись, Илана последовала за ней на улицу.

– Шира, что происходит? – спросила она.

– Я уезжаю, – сказала Шира. – Мы с Мэттом сваливаем отсюда.

Мэтт был нееврейским молодым человеком Ширы, его Ципора видела тогда в «Макдональдсе». Они познакомились в торговом центре и с тех пор тайно встречались. Мэтту был двадцать один год, и, по словам Ширы, они любили друг друга. Илана не знала, куда они отправились, только то, что они хотели быть вместе и это был единственный выход. Хотя Илана знала про Мэтта, она бы в жизни не подумала, что Шира выкинет что-то подобное. Они часами ныли друг дружке про школу, про родителей, про общину, и все же у Иланы не было идеи бежать от всего этого. Как бы ни было ей здесь душно, другой жизни она не знала.

– Ты уверена? Может, все-таки потерпишь еще хоть немножко? – взмолилась Илана. Она страшно перепугалась за подругу и надеялась, что ее еще можно остановить.

– Я больше не могу. Если сейчас не свалю, никогда отсюда не выберусь. Мэтт вот-вот заедет за мной. Вещи уже у него в машине.

Илана заплакала и, когда появился Мэтт, обняла Ширу на прощанье. Тут всегда непробиваемая Шира не сдержалась и, сев в машину, тоже расплакалась. Пока Мэтт выезжал с дорожки, она, обернувшись, махала Илане, которая провожала их взглядом до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом.

– Простите, – сказала Илана матери, Бекки и всем девочкам, не сводившим с нее глаз. Бат-Шева была потрясена не меньше других. Она побелела и явно не верила своим ушам. – Но я же не знала, что делать. Она сказала, что должна отсюда выбраться.

– В каком смысле? – в голосе Бекки зазвенели истерические нотки. – В каком смысле – уехала? И ты ее отпустила? Стояла тут – и отпустила?

Илана расплакалась еще горше, и гнев Бекки обрушился на Бат-Шеву.

– Как ты могла это допустить? Да что с тобой вообще? Ты этого для нас хотела?

Бат-Шева молчала, она словно оцепенела, и это только пуще разозлило Бекки. Она схватила Бат-Шеву за плечи и хотела хорошенько тряхануть ее, как будто эта непонятная женщина была каким-то призраком, тайно прокравшимся в ночи и похитившим ее дочь. И если крепко ее потрясти, еще сильнее и еще – может, получится отогнать этот непостижимый ужас и вернуть все назад. Но вместо этого Бекки отпустила Бат-Шеву и в изнеможении осела на пол.

На следующее утро мы проснулись и протерли глаза. Нам казалось, будто мы стали участниками какого-то кошмара и теперь, даже выйдя из дремотного забытья, не могли понять, что