Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как гарда Роджерс закончил свою беседу о правилах безопасного поведения, настала очередь гарда Брэнниген, и она заговорила непосредственно о Дженни-Мэй. Попросила очень мягко всех, кто что-то знает или что-то видел в последние несколько недель или месяцев, подойти к комнате номер четыре рядом с учительской, где она и полицейский Роджерс проведут весь день. Я залилась краской, потому что мне почудилось, будто она обращается прямо ко мне. Оглянулась вокруг и испытала чувство — натуральная паранойя, — словно это мероприятие было организовано только ради того, чтобы я призналась во всем, что мне известно. Никто не смотрел на меня, за исключением Джеймса Мэйбери, который сколупнул корочку с царапины на своем локте и прилепил к моему рукаву. Учительница погрозила ему пальцем, что не возымело никаких последствий, потому как свою гадость он уже сделал, а грозящего пальца не только не испугался, но и вообще не принял во внимание.
Когда гарда Брэнниген закончила, учителя снова повторили нам, что мы должны пойти в комнату номер четыре и побеседовать с полицейскими, а потом устроили большую обеденную перемену, что было глупо, потому как никто не захотел тратить время и вместо игры во дворе тащиться к полицейским. Затем мы вернулись в класс, мисс Салливен велела достать учебники по математике, и тут руки сразу взлетели в воздух. Похоже, многие вдруг вспомнили, будто им жизненно необходимо что-то сообщить полицейским. Но что могла поделать мисс Салливен? А полицейские получили длинную очередь школьников разного возраста, выстроившуюся перед дверью. Причем некоторые из стоящих в ней вообще не знали Дженни-Мэй Батлер.
Комнату номер четыре прозвали камерой для допросов. Чем больше ребят туда заходило, тем более невероятными становились их истории о том, что происходит внутри. Учеников с важной информацией оказалось так много, что полицейским пришлось на следующий день снова прийти в школу. Правда, при этом в каждом классе строго объявили, что хотя наша помощь высоко ценится, однако время полицейских тоже драгоценно, и потому в комнату номер четыре следует являться только в том случае, если у тебя есть что сообщить — что-то действительно важное. На второй день мне уже дважды запрещали идти к полицейским — один раз на уроке истории и второй на ирландском.
— Но я люблю ирландский, мисс, — запротестовала я.
— Прекрасно. Тогда ты с удовольствием останешься в классе, — засмеялась она и велела мне прочесть вслух целую главу из учебника.
У меня не оставалось иного выхода, кроме как поднять руку на уроке рисования в пятницу, во второй половине дня. Уроки рисования любили все. Мисс Салливен с недоумением посмотрела на меня.
— А теперь я могу пойти, мисс?
— В туалет?
— Нет, в комнату номер четыре.
Она удивилась, но в конце концов отнеслась к моей просьбе серьезно, и я получила разрешение покинуть класс под громкое «о-о-о-о-х» одноклассников.
Я постучалась в дверь, и гарда Роджерс открыл мне. Мужчина примерно шести футов роста. В десять лет я уже была очень высокой, наверное пяти футов и пяти дюймов, и страшно обрадовалась, встретив кого-то, кто возвышался надо мной, хотя в своей полицейской форме он выглядел устрашающе. В общем, я готова была во всем ему признаться.
— Опять урок математики? — широко улыбнулся он.
— Нет, — ответила я так тихо, что едва себя услышала, — рисование.
— О! — Он удивленно поднял густые, похожие на мохнатых гусениц брови.
— Я — ответственная, — быстро проговорила я.
— Что ж, это очень хорошо, хоть я и не считаю, будто, пропустив урок математики, сразу становишься безответственным. — Он дотронулся до носа. — Только не говори учительнице, что я это сказал.
— Хорошо, — согласилась я и глубоко вздохнула. — Но я имела в виду, что ответственна за исчезновение Дженни-Мэй.
На этот раз он не улыбнулся. Раскрыл дверь пошире и произнес:
— Заходи.
Попав в комнату, я стала озираться по сторонам. Слухам, которые распространялись в последние два дня, ровным счетом ничто не соответствовало. Джемайма Хэйс говорила, что кто-то сказал ее подруге, будто кто-то его уверял, что кому-то запретили покидать эту комнату, не пустили в туалет, и он был вынужден писать в штаны. Ничего пугающего в комнате не было: у стены стоял диванчик, посередине небольшой стол и рядом с ним школьный стул из пластика. Мокрого стула не наблюдалось.
— Садись сюда. — Он указал на диванчик. — Устаивайся поудобнее. Как тебя зовут?
— Сэнди Шорт.
— Для своего возраста вы весьма высокая, знаете ли, мисс Шорт, — усмехнулся он, и я вежливо улыбнулась в ответ, хотя и слышала эти слова миллион раз.
Он снова стал серьезным и спросил:
— Итак, скажи, пожалуйста, почему ты чувствуешь себя ответственной за исчезновение, как ты это назвала, Дженни-Мэй?
Я нахмурилась:
— А как вы это называете?
— Ну, мы не уверены… Я хотел сказать, мы не знаем, что думать… — Он вздохнул. — Просто скажи мне, почему считаешь себя ответственной.
Он знаком предложил мне продолжать.
— В общем, Дженни-Мэй не любила меня, — медленно начала я и вдруг занервничала.
— О, я уверен, что это не так, — мягко возразил он. — С чего ты взяла?
— Она обзывалась долговязой неряхой и швырялась камнями.
— А-а-а, — протянул он и замолчал.
Я снова глубоко вздохнула.
— А еще на прошлой неделе она узнала, что я сказала своему другу Эмеру, что не так она классно играет в «королеву», как все считают. Вот тогда она по-настоящему разозлилась и наорала на меня с Эмером, а потом вызвала нас на соревнование, ну, на самом деле, не нас, потому что Эмеру она ничего не говорила, а только меня. Она и Эмера не любила, но меня сильнее, а тут я такое выдала, и поэтому мы собирались сыграть на следующий день, я и Дженни-Мэй, а кто выиграет, тот и будет чемпионом навсегда, и никто уже не сможет утверждать, будто он не умеет играть, потому что выигрыш все докажет. И еще она знала, что мне нравится Стивен Спенсер, и всегда говорила про меня гадости, чтобы он не обращал на меня внимания. Но я знаю, он ей самой нравился. Это же совершенно очевидно, потому что они несколько раз целовались взасос в кустах в конце дороги, только не думаю, чтобы он по-настоящему любил ее. Может, он даже рад сейчас, что ее больше нет и она оставила его в покое. Но я вовсе не хочу сказать, будто он что-то сделал для того, чтобы она исчезла. В общем, в тот день, когда мы должны были сыграть в «королеву», я видела Дженни-Мэй. Она ехала на велосипеде мимо моего дома вниз по дороге и зло посмотрела на меня. Я поняла, что сегодня она обыграет меня в «королеву» и все станет еще хуже, чем было до сих пор, и… — Я замолчала и прикусила губу, так как не знала, стоит ли говорить то, что тогда пришло мне в голову.
— Что случилось, Сэнди?
Я тяжело задышала.