– Ясно.

– Вы хотите вызвать сюда секретные бронеходы? – удивился второй петроградец.

– Об этом уже говорили, по сути, секрет Полишинеля, – отмахнулся Егоров. – Зато их наличие покажет немцам, что они крепко прижали нам хвост. Андрей, передай приказ тройке у входа в нору, что они поступают в распоряжение майора Золотарева.

– Есть, – без тени сомнений ответил волкодав.

– Игнат, тебе здесь оставаться совсем не обязательно. Корсаков и сам управится, а парни твои поймут, – подступившись к нему, вполголоса произнес Антон.

– Ишь ты какой хитрый. А задницу мою потом от Азарова ты спасать будешь? Этот ирод ведь мало что выберется отсюда, так еще и, пока не закатает меня под горку, не успокоится. Уж лучше «Георгия» на грудь, чем под деревянным крестом лежать, – с излишней уверенностью заявил майор.

Солдат скулил настолько жалобно, что любой другой непременно потребовал бы его заткнуться и не канючить. Любой другой, но не Клим. Страдающий человек вообще не мог вызвать в нем даже намека на неприязнь. Одно лишь понимание и сострадание. Ведь предел у каждого свой. Иное дело, что ты предпринимаешь, достигнув его, сворачиваешься в клубок или, превозмогая себя, делаешь свое дело.

Кондратьев помнил этого раненого. Его привезли в сыровицевский госпиталь буквально вчера ночью с серьезной контузией. А потом он видел, как этот упрямый чех брел по дороге, временами останавливаясь, чтобы унять головокружение. При этом опирался на видавшую виды винтовку, которую раздобыл не пойми где.

Видел Клим его и на позиции, во время отбития атаки. Когда он, едва не рыдая, строчил из пулемета по наседающим гансам, костеря при этом и их, и свою немочь, и еще бог весть кого. О том, какую он испытывал головную боль от грохота пулемета, можно было только догадываться.

И вот теперь все было позади. Нет того нервного напряжения, как и причин собирать в кулак всю волю. А потому солдата вновь накрыла боль. Только теперь уже куда более серьезная, чем была вчера. Однако мужчина скулит не где-то там в лазарете. Нет. Он скукожился в пулеметной ячейке, не покидая своего боевого поста, предварительно изготовив оружие к бою, и если понадобится, он вновь встретит врага, как подобает воину. И Клим верил, этот будет плакать, гадить под себя и мочиться в штаны, но не отступит.

– Солдат, ты как? – скатившись в довольно просторный пулеметный окоп, едва не шепотом спросил Кондратьев. – Тихо, братец. Тихо, – поспешив задрать руки, умиротворяюще произнес Клим.

– Ты кто?

Голос дрожит. Рука, сжимающая револьвер, трясется. Черный провал дула прыгает перед глазами. Солдата сейчас серьезно корчит от боли. Но, несмотря на ночь, нетрудно различить его решительный настрой.

– Я доктор. Русский доктор, – с явным акцентом пояснил Кондратьев.

– А-а. Это вы, господин подпоручик, – облегченно и в то же время устало произнес солдат, опуская револьвер.

– Сейчас. – Кондратьев извлек люминесцентный химический фонарь и, подсвечивая им, полез в свою санитарную сумку. – На вот, выпей.

Он достал бумажный пакетик, развернул его и протянул страдальцу. Потом рассмотрел его трясущиеся руки и передумал. Просыплет порошок без толку.

– Давай я сам. Запрокинь голову и открой рот. Учти, гадость редкая, да еще и горькая, но не смей выплевывать. Рассоси и проглоти. Боль совсем не уйдет, но станет куда легче.

Солдат выполнил наставление доктора, и на его лице появилось такое выражение, словно ему в рот положили жабу. Ну да его предупреждали. Впрочем, плеваться он и не подумал. К этому русскому доктору все с уважением. Что в госпитале, что здесь. Он ведь лично из-под пуль вытащил не меньше десятка раненых. И не смотри, что офицер. Вот и сейчас опять на передовой.

– Ну как, братец, легче? – спросил Клим у солдата.

– Не знаю, что вы дали, господин подпоручик, но легче.

– Ты вот что. Приляг и поспи. Только накройся потеплее.

– Спасибо. Да только один я тут. Моего второго номера в последнюю атаку убило. А смену так и не прислали.

– Все одно поспи. На то, чтобы охранять, есть секреты. А тебе сон сейчас первое дело.

– Хорошо, господин подпоручик.

– Ладно. Бывай, – поднявшись и недвусмысленно положив руки на бруствер окопа, произнес Клим.

– Вы это куда? – ухватив Кондратьева за полевые галифе, удивился все так же сидевший на дне окопа солдат.

– Туда, – кивая на ничейную землю, просто ответил тот.

– Чего это вы удумали? – вроде как даже позабыв о боли, возмутился солдат.

При этом он рывком поднялся на ноги. То ли и впрямь настолько полегчало, то ли просто мгновенно собрался с силами.

– Бронеход видишь? – Клим указал на полусидящую машину, до которой было метров двести.

Вообще-то не сказать, что ночь светлая. Пусть небо звездное и неполная луна светит. Но непроглядной ее тоже не назвать. И уж тем более если рассматривать что-то на фоне небосвода. А подбитый бронеход находился на небольшом взгорке. Достаточном, чтобы рассмотреть его с этой позиции.

– Вижу.

– Это машина моего друга.

– Теми бронеходами бабы правили.

– А что, девушка не может быть подругой?

– Так погибла же.

– Машина не загорелась. Могла и выжить. Но в любом случае оставлять ее там я не собираюсь. Если погибла… – Клим невольно осекся, словно боясь накликать беду. – Словом, как бы то ни было, я ее все одно вытащу.

– Я с вами, господин подпоручик.

– Извини, братец, но двоих я точно не утяну.

– Чего это сразу «двоих»? – обиженно буркнул солдат.

– Контузия – это дело такое, вот сейчас храбришься, а через минуту тебе уже хуже.

О том, что порошок достаточно коварен и вскоре попросту отправит контуженого в целительный сон, Кондратьев говорить не стал. Еще обидится, герой. Подмигнул ему и решительно выбросил свое тело из окопа. Замер на мгновение, беря нужное направление и быстро перебирая ногами и руками, пополз вперед. Получалось откровенно плохо. Потому как не военный он человек. Но отсутствие навыков он компенсировал усердием, упрямством и злостью.

Увидеться с Алиной перед немецкой атакой ему так и не удалось. Хватало иных забот. Зато вышло встретиться с ее механиками. От них и узнал, в какой именно машине она находилась. Сообщил им о намерении сходить к ее машине. В ответ ее старший механик, Яков Иванович, попросил не маяться дурью, потому как если до сих пор не объявилась, то все кончено.

Бронеходчики и летчики стоят в особом ряду, поскольку проходят особую подготовку и тщательный отбор. А потому в обязанностях командиров всех рангов отдельным пунктом прописано о принятии всех мер для спасения пилотов, если те окажутся в зоне их ответственности. И коль скоро о ней до сих пор ничего неизвестно, то вывод напрашивался сам собой.