Помимо исполнения врачебных обязанностей, Гевара взял на себя еще одну функцию. Несмотря на недавний отказ Фиделя назначить его на пост политкомиссара, неофициально Че стал отвечать за проведение собеседований со всеми новобранцами и их первичный политический инструктаж. Вот как он вспоминает о своей первой беседе с Вакерито: «У этого парня в голове не было ни единой политической идеи… Он пришел босой, и Селия отдала ему запасную пару своих кожаных туфель, какие носят в Мексике; это была единственная обувь, подходившая ему, — настолько маленькие оказались у него ступни. В новых туфлях и прекрасной шляпе из пальмовых листьев Вакерито выглядел как мексиканский пастушок, или вакеро, — вот откуда взялось его прозвище».

Еще одним добровольцем был гуахиро из Эль-Мулато по имени Хулио Герреро, сосед покойного Эутимио Герры. Военные заподозрили его в пособничестве повстанцам и сожгли его дом, а сам он теперь вынужден был скрываться. Герреро рассказал, что ему сулили щедрое вознаграждение в обмен на убийство Фиделя правда, оно было куда скромнее, чем те десять тысяч долларов, которые, по слухам, предлагались Эутимио: всего лишь триста долларов да корова, ожидающая приплода.

Повстанцы не могли быть чрезмерно придирчивыми и в выборе союзников среди городского населения. Узнав о том, что оружие, полученное после неудачного нападения на президентский дворец, переправлено в Сантьяго, Фидель захотел получить часть этого вооружения и отправил туда верного человека в сопровождении местного проводника, который, по замечанию Че, знал сьерру вдоль и поперек, «потому что промышлял продажей марихуаны».

Неожиданно в лагере появился их старый знакомец — Гальего Моран. Еще хромавший на раненую ногу, Моран представил Фиделю «суперсекретный план», который, как с досадой узнал Че, тот принял. Гевара писал: «Фидель отправит Гальего в Мексику, чтобы тот собрал оставшихся там людей и затем совершил поездку в США с целью сбора средств и ведения пропаганды. Как я ни пытался втолковать ему, насколько опасно поручать это дело такому человеку, как Гальего, — откровенному дезертиру, беспринципному шарлатану интригану и лжецу, каких мало, — все было без толку. Фидель считает, что лучше хоть как-то использовать Гальего, чем позволять ему ехать в США затаив обиду на нас.

В это время пришло известие, что в лагерь на встречу с Фиделем едет очередной американский репортер. Хотя оператор Тейбера уже отбыл (снятая им пленка была переправлена отдельно), сам Тейбер все еще оставался у них, готовя материал для журнала «Лайф». Услышав о новом журналисте, Тейбер попросил Кастро не принимать конкурента, пока он сам не закончит работу.

Вскоре, отправившись с посланием от Фиделя в основной лагерь повстанцев, Че заблудился в темноте и скитался по сьерре три дня, пока не сумел выбраться к своим товарищам. Так он попал в арьергардный лагерь, где допуска к Фиделю ждал новый журналист, оказавшийся американским независимым корреспондентом венгерского происхождения по имени Эндрю Сейнт-Джордж. Че был встречен всеобщими приветствиями. Тронутый таким отношением, он записал: «Прием мне оказали очень теплый». Однако его несколько обеспокоило то, что бойцы склонны вершить «народный суд»: «Они рассказали мне, что ликвидировали чивато по имени Наполес и освободили двух других людей, которые оказались ни в чем не виновны. Ребята творят что хотят».

В отсутствие Че из лагеря отбыл Боб Тейбер, взяв с собой двоих из трех американских юношей, которые решили вернуться на родину. Затем повстанцы направились к Пино-дель-Агуа, куда им должны были доставить оружие. Однако на встречу с ними никто не пришел, и они отступили назад в горы, где столкнулись с Кресенсио Пересом. Гуахиро прибыл наконец с обещанной группой крестьян-добровольцев, состоявшей из двадцати четырех плохо вооруженных мужчин. Напоровшись на армейский патруль, они бросились в атаку и прорвались через заслон, однако один молодой повстанец был ранен и взят в плен. Солдаты закололи его штыками и выбросили истерзанное тело на дорогу. Желая возмездия, большинство повстанцев, включая Че, потребовали казнить взятого в плен капрала вооруженных сил Кубы, но Фидель, который не оставлял надежды склонить к себе сердца простых военных, настоял на том, чтобы того отпустили. (Все опасения насчет Кресенсио были теперь забыты или тщательно скрывались: Че ни разу более не обмолвился о них в своем дневнике, а сам факт подозрений в адрес лидера гуахиро не упоминается ни в одном из официально опубликованных воспоминаний о войне.)

В Сантьяго тем временем завершился суд над активистами «Движения 26 июля», включая некоторых бойцов «Гранмы». Как и ожидалось, их приговорили к тюремному заключению, но при этом мнения прокурора и главного судьи, Мануэля Уррутия, разошлись. Последний осмелился заявить, что ввиду «ненормальной ситуации» в стране подсудимые имели конституционное право взяться за оружие. Кроме того, на свободу вышел Франк Паис, что указывало на неведение официальных властей в отношении его истинной роли в повстанческой деятельности.

Однако этих положительных новостей было недостаточно, чтобы вывести Фиделя из дурного настроения, в которое его повергла история с недоставленным оружием. Он подчеркнуто игнорировал нового журналиста, Эндрю Сейнт-Джорджа, который провел в лагере повстанцев уже две недели. Журналист рассчитывал сделать радиоинтервью и заготовил даже список вопросов, которые Че перевел на испанский. Поскольку никто в лагере не говорил по-английски, а они с Сейнт-Джорджем знали французский Че пришлось стать его сопровождающим и переводчиком. «В оправдание Фиделя я чего только ни придумывал, — пишет он в дневнике, — но он действительно ведет себя очень грубо; во время фотосъемки Фидель даже не вылез из гамака, в котором лежал и читал «Боэмию», напустив на себя вид оскорбленного величия, а кончилось дело тем, что он прогнал подальше всех членов генерального штаба».

На следующий день поступили сведения о том, что враг мобилизует силы, поэтому повстанцам пришлось срочно сниматься с лагеря и совершать марш-бросок под проливным дождем. Как пишет Че, Сейнт-Джордж был в бешенстве: «Парень разозлился не на шутку и довольно жестко стал пенять мне на то, что мы, дескать, постоянно придумываем какие-нибудь увертки, лишь бы интервью не состоялось; я не знал, как оправдаться». Подойдя к небольшой речке, где повстанцам предстояло провести ночь, Фидель вновь отложил интервью, мотивировав это тем, что вода издает «слишком громкий шум».

Наконец Кастро соблаговолил дать Сейнт-Джорджу долгожданное интервью. Однако 18 мая по радио сообщили, что на следующий день по американскому телевидению намечен показ фильма Тейбера «История о кубинских бойцах в джунглях», а также радиотрансляция его интервью с Фиделем. Разочарованный таким поворотом дел, Сейнт-Джордж оставил лагерь не попрощавшись.

На другой день пришла новость, что оружие прибыло в условленное место, и забрать его были отправлены двадцать пять человек. Они вернулись следующим утром на рассвете с «драгоценным грузом»: тремя складными пулеметами, тремя пулеметами «мадсен», девятью карабинами «М-1», десятью винтовками Джонсона и шестью тысячами патронов.

Че пришел в восторг, узнав, что один из «мадсенов» предназначен «эстадо-майору» — то есть ему самому. «Вот так, — писал он впоследствии, — состоялся мой дебют в роли полноценного солдата, поскольку до того я был им лишь отчасти, являясь прежде всего полевым врачом. Теперь я поднялся на новую ступень».