От нечего делать Яковенко принялся планировать, сколько минут ему и его людям хватит, чтобы взять яхту и зачистить всех на борту, включая, между прочим, жирного подполковника Исенина. Вот это будет операция так операция: и точно с катастрофическим итогом.

От раздумий его оторвал помощник капитана. Нещадно мешая русские слова с родным английским, помощник сообщил, что мистера Александра ждут на третьей палубе.

На покрытом белоснежной скатертью столе дымилась чашка черного кофе, и Данила Баров мазал свежий круассан маслом и джемом. Чересчур длинная челка была зачесана наверх, открывая еле видный звездчатый шрам чуть ниже и правее глазницы.

Яковенко хорошо помнил осколки кости, которые восемь лет назад торчали наружу из этого лица. Он не знал, что на свете есть деньги, способные превратить эти осколки в маленькое аккуратное пятнышко. У одного из офицеров его группы, полгода назад попавшей в засаду под Назранью, таких денег не было: офицер до сих пор дышал через пластмассовые трубочки.

Яковенко сел и вытащил из кармана четки. Пальцы привычно заскользили по бусинам. Безмолвный стюард тут же бросился наливать ему кофе.

– Это правда, что ты всегда надпиливаешь пули? – нарушил внезапно тишину Баров.

– Да.

– Чтобы убить наверняка?

– Это не самый лучший способ убить наверняка, – ответил Яковенко, – при стрельбе очередями это уменьшает кучность.

– Тогда зачем?

– Для счета. Чтобы было ясно, кто убит моей пулей, а кто нет.

– И зачем тебе считать трупы?

– Каждый человек любит что-то считать. Ты считаешь доллары, а я – трупы.

Льдистые глаза олигарха глядели прямо в глаза Яковенко, и майору захотелось отвести взгляд.

– Смотри. Кесаревский НПЗ.

Берег тонул в глубоком тумане, и только где-то вверху горел яркий, словно у статуи Свободы, факел.

– Странно, – сказал Баров, – факел один.

– А сколько должно быть?

– Два. Один погас. Сейчас снова зажгут.

– А что сжигают в факелах?

– Все, что не смогли переработать. Чем хуже менеджмент, тем больше сжигают. Через год этого не будет.

Кофе был восхитителен, как и булочка. Весь этот корабль был как маленький кусочек Америки, вырезанный и наклеенный на карту возле российского берега, и от этого кусочка майора тошнило.

– Так я понимаю, цель – именно Кесаревский НПЗ, – сказал Яковенко.

Баров кивнул.

– И какова программа концерта?

Олигарх поглядел на часы.

– Через полчаса мы встанем на рейде. Решение суда у меня с собой. После этого мы берем судебного пристава и с ним заходим на завод.

– А кто завод охраняет?

– Никто. Нас не ждут.

Яковенко поднял брови. Только омоновцев, валявшихся на тигровых шкурах за соседней стенкой, было человек двадцать. А еще были люди Исенина. Не говоря уже о десяти офицерах ЦОН ФСБ. Кто ж берет борзых охотиться на мышей?

– И почему ты уверен, что нас не ждут?

– Тебе интересно?

– Хотелось бы услышать.

– Хозяин завода создал перекрестную схему владения собственностью. Заводом владеет корейская компания, которой отдает приказы компания русская. Если сменить владельцев корейской компании, ничего не будет, потому что русская компания имеет опцион на выкуп акций. Если сменить владельцев русской компании, тоже ничего не будет, потому что завод принадлежит корейской компании.

– И..

– Я сменил владельцев обеих компаний.

– Зачем?

– Идиотов надо учить, – усмехнулся Баров. – Если человек сделал дурную схему и думает, что она хорошая, он обязательно попадет.

– А что будет потом, когда мы возьмем завод?

– Ничего. Я договорился.

– С кем?

– Со всеми покровителями завода. С губернатором. С губернаторшей. С людьми в Москве.

– Если ты договорился, то к чему такая спешка?

– Потому что половина тех людей, с которыми я договорился, считает, что договоренность с одним человеком – это всего лишь повод передоговориться за большие деньги с другим. А другая половина – это стервятники, которые сами разорвут завод, дай им неделю, – и мне вовсе не улыбается выковыривать потом куски из их зубов. В этой стране нельзя договориться. Ни с кем. Можно только создать возможность и воспользоваться ею.

– И зачем тебе ЦОН ФСБ, чтобы взять завод, который никто не защищает?

– А зачем я езжу на «шестисотом»? Для понтов.

– Может, лучше нанять танковую бригаду?

– Танк я нанимал в прошлый раз. Человек стремится к разнообразию.

Кровь бросилась в лицо Яковенко. Его учили убивать одним пальцем. Его учили оставаться в живых там, где остаться в живых невозможно. Его учили служить Родине. Теперь, по приказу начальства, вместо того, чтобы воевать в Чечне, он и его люди оказывают эскорт-услуги хладнокровному негодяю, который провертел дырочку к чужому имуществу.

– Хорошо, – сказал Яковенко, вставая.

Кофе так и остался недопитым.

– Погоди, – бросил ему в спину Баров.

Майор повернулся.

– Сколько денег отдал вам генерал? – спросил Баров.

Майор молча перебирал четки.

– Понятно. Нисколько, – констатировал Баров, – сказал, что приказ есть приказ. А какая у тебя зарплата?

Яковенко глядел прямо перед собой – на темное дерево иллюминаторов и резной фарфор на столе.

– Теперь нормально. Пятнадцать тысяч рублей.

Баров расстегнул бывший с ним портфель и вынул оттуда несколько плотных зеленых упаковок. Первый и последний раз Яковенко видел столько долларов восемь лет назад, когда они взяли филиал Центробанка в Грозном. Тогда все эти пачки оказались фальшивыми.

– Раздели на всех, – сказал Баров.

– Я не продаюсь, Данила Александрович.

Баров помолчал.

– Это вечная проблема, – сказал он. – Тех, кто продается, не стоит и покупать.

Пальцы майора привычно скользили по бусинам. В голове почему-то вертелся похабный анекдот про блондинку, которая работала в борделе десять лет и умерла, узнав, что всем остальным за это еще и платят. Он получился, как та блондинка. Он убивал десять лет. Деньги, которые он держал в руках, равнялись его зарплате за половину этого времени. На этой яхте они казались чаевыми.

Майор повернулся и вышел на палубу. На деревянные лавки были набросаны пледы и подушки, рядом светился мощный обогреватель. Казалось, мороз не властен над кораблем олигарха: бутылка дорогого пойла на столе даже не замерзла. Вместо того чтобы выпить, майор хватил бутылкой о борт.