Все свои надежды Герцль возлагал на императорское коммюнике, которое воображал как открытую поддержку своему делу со стороны самого могущественного человека Европы. Но когда оно было опубликовано, оказалось, что в нем опущены любые упоминания сионизма, о самой «еврейской делегации» говорилось лишь мимоходом и выражалась лишь «благосклонная заинтересованность» его величества в общем сельскохозяйственном развитии Палестины, «пока это развитие будет происходить при полном уважении к суверенной власти султана». Для Герцля это означало полное фиаско. Но благодаря способности видеть в ситуации только лучшее, которая позволяла ему не сдаваться после каждого следующего поражения, он даже в чернейшем своем отчаянии смог написать, что фиаско обернется победой, поскольку в длительной перспективе еврейскому народу пришлось бы заплатить «самый грабительский процент» за немецкий протекторат.

Сокрушительность этого провала заставила Герцля, хотя и не сразу, обратиться к Англии. А до того было еще четыре года неустанных трудов: новых конгрессов, петиций, дипломатических переговоров, речей и массовых митингов, и были еще три поездки в Константинополь по требованию жадных до денег турецких министров. В ходе личной аудиенции у султана в 1901 г. Абдул-Хамид согласился позволить евреям, если они возьмут на себя финансирование долгов Турции, создавать свои колонии, но это будут лишь разрозненные поселения, где евреи станут жить как турецкие граждане без собственной хартии — к тому же не в Палестине, а в Месопотамии. «Низенький, неухоженный, с плохо выкрашенной бородой и длинными желтыми зубами, с плохо подобранными разноцветными запонками, с блеющим голосом, в каждом слове — безразличие, в каждом взгляде робость… и этот человек правитель!» — с отвращением писал Герцль о султане. Он вернулся домой, вынужденный наконец признать, что в данный момент ничего полезного от турок добиться невозможно.

Но в 1900 г. в Лондоне прошел Четвертый конгресс, на котором был создан Еврейский национальный фонд, хотя ему и не хватало капитала в два миллиона фунтов, который Герцль считал жизненно необходимым. В одну из вспышек пророческого провидения, которые посещали его словно бы свыше, он предсказал, что «с этого момента сионистское движение будет подниматься всё выше и выше… Британия великая, Британия свободная, Британия со взглядом, устремленным на семь морей, нас поймет».

Теперь его вниманием завладела вероятность того, что придется искать промежуточный плацдарм перед Палестиной в ожидании дальнейшего обнищания или полного коллапса Османской империи. Вернулась былая идея относительно Кипра: некогда в полете фантазии он мечтал, что отсюда евреи захватят Палестину силой. Другими возможными кандидатами были Эль-Ариш или какое-либо еще место на Синайском полуострове, известном тогда как Египетская Палестина, а в Библии — как «Родник Египта». И Кипр, и Синайский полуостров были оккупированы англичанами. Тем временем погромы в Румынии, от которых по всей Европе потянулся кровавый след беженцев, лишь усиливали тревогу. При всех мелодраматичных амбициях кайзера, именно Великобритания в конечном итоге стояла на подступах к Палестине. Англия, как написал некогда в одной прекрасной, пророческой фразе Герцль, «архимедова точка, где может быть приложен рычаг».

В тот момент в парламенте самой Англии нарастало давление с целью ограничить иммиграцию евреев из страха конкуренции на рынке дешевой рабочей силы. Была создана королевская комиссия для изучения ситуации и рекомендаций по выработке возможных мер. В эту комиссию входил лорд Ротшильд, чье членство в палате лордов знаменовало окончательную победу эмансипации в Англии и который был директором Банка Англии и главой местной еврейской общины. Давно уже противостоящий Герцлю, с которым неоднократно отказывался встречаться, он теперь понял, чем тот может быть полезен. Если удастся сдвинуть с мертвой точки проект колонизации, он поглотит беженцев из Восточной Европы, оттянув на себя даже то небольшое количество, которое направлялось в Лондон, и помешает королевской комиссии рекомендовать принять ограничительное законодательство. Герцля вызвали к нему. Если его вызовут давать показания перед комиссией, что он посоветует, вопросил Ротшидьд.

Он попросил передать ему письменный проект, чтобы представить министру по делам колоний Джозефу Чемберлену, с которым пообещал обсудить предложение.

На тот момент «настырный Джо», сын фабриканта, производителя болтов из Бирмингема, окрещенный прессой «министром империи», был самым могущественным человеком в Великобритании. Лисье личико, монокль, орхидея в петлице доминировали в Вестминстере, завладевали вниманием публики, символизировали пик империалистического самодовольства, пока век девятнадцатый сменялся двадцатым. Шестидесятилетний юбилей королевы Виктории в 1897 г., отмеченный лояльным присутствием делегаций из колоний и доминионов со всего земного шара, переполнял британцев семейной гордостью. Англо-бурская война, невзирая на горечь «малых англичан» или «пробуров» — такие ярлыки навесил Чемберлен на оппозицию, — не принесла победы, которой можно было гордиться, но всё-таки империя продолжала свое триумфальное шествие по планете. Чемберлен, изобретатель коммерческого империализма, пропагандировал видение империи как огромного неразвитого рынка, который при должной эксплуатации (отсюда его крестовый поход за Налоговую реформу) поднимет оплату труда и доходы для всех. «Ваша надежда на сохранение рабочих мест зависит от нашей зарубежной коммерции», — говорил он, добавляя, что будущее страны зависит не только от укрепления империи, но и от использования «всех разумных и законных путей ее расширения».

В качестве кредо того времени выступала счастливая уверенность Британии, что богом данное ей предназначение править тем, что Киплинг называл «малыми народами, не знающими закона». «Примите на себя бремя белого человека», — призывал Киплинг, а государственный поэт-лауреат Англии Альфред Остин прославлял благородную задачу Англии «пожинать плоды империи, мудростью превыше Греции, пределами шире Рима!» Не менее пылкий, чем поэты, коммерсант Чемберлен соглашался, что «национальная миссия» Британии заключается в том, чтобы стать «главенствующей силой в мировой истории и вселенской цивилизации». Очевидный долг и обязанность Англии — распространять свое правление, насколько возможно, широко и быстро, ко взаимной выгоде завоевателей и завоеванных. Туземцы, получая блага христианства и цивилизации, станут покупать в больших количествах манчестерский хлопок и продукцию заводов Бирмингема и Шеффилда. Это был урок, который преподал «Бирмингемский настырный Джо» и который только рады были усвоить английские фабриканты, торговцы и рабочие. В теплых лучах империалистического солнца они испытывали приятное ощущение, что поступают «как должно» и получают за это плату.