Утро следующего дня было ужасным. Поля и перелески, холмы и каменные гряды перед Вильманстрандом, послужившие накануне полем бранным, были усеяны мертвыми телами. Русские уходили. Своих убитых наскоро захоронили, шведов не стали, понадеялись на оставшихся в живых крестьян, скрывшихся в лесах при подходе войск.

В Вильманстранде взяли около трех сотен подвод, приготовленных шведами к предстоящему походу в Россию. Погрузили раненных. Конница погнала вперед пленных. Почему Ласси решил так быстро отступить? Да, потери были страшные! Почти половина корпуса русского выбыла. Тыщи две, две с половиной пало, еще 1832 раненных везли на подводах в Выборг.

Прямо с марша Ласси отправил в Петербург своего адъютанта Кампенгаузена с донесением победным. Старательно перечислялись потери противника, приводился весь список плененных офицеров. Сдались победителям — командующий корпусом Врангель, комендант Вильманстранда полковник Виллебранд, командир карельских драгун подполковник Бранденбург и многие другие, числом общим за тысячу. Вслед за адъютантом Ласси отправил полную реляцию о виктории одержанной, напечатанную для всеобщего обозрения в Санкт-Петербургских Ведомостях, в номере 69, в пятницу, августа 28-го дня 1741 года, на странице 550.

Победа над шведами пышно праздновалась в Петербурге, а Ломоносов сочинил в честь этого события торжественную оду.

Россия вновь трофей вздымает

В другой на Финских раз полях…

Двор, правда, остался недоволен отступлением Ласси к Выборгу. Очень уж хотелось министрам столичным продолжения военных действий. Но старый Ласси, хоть и держался подале от политики, понимал шаткость нынешней власти и ждал, как и все, переворота. Даже шведы пленные изумлялись:

— И чего вы, русские, воевать с нами стали. Мы ж хотим избавить вас от власти немцев разных…

— И собой заменить, — подхватил Ласси, — только русские говорят, что хрен редьки не слаще. Потому мы вас и поучили, дабы не лезли в дела русские. У нас тут и без вас справятся.

А потому фельдмаршал предпочитал, чтоб армия его находилась поближе к Петербургу.

А что ж Будденброк? В утро сражения он лишь выступил из своего лагеря. Да, он спешил, но делал это разумнее Врангеля. Шведский генерал брал с собой артиллерию, обоз с трехдневным припасом. Будденброк был уверен, что Врангель засядет за крепостными стенами и дождется его, а не выйдет в поле, оставив за спиной разоруженный Вильманстранд. Когда разгром Врангеля был уже завершен, Будденброк находился почти в пятидесяти верстах от поля брани, в деревне Курвила. Двигаться дальше он не решился. Примчавшиеся ночью остатки разбитых карельских драгун устроили настоящий переполох в лагере. Караулы приняли их за атаку русской кавалерии, солдаты стали в панике разбегаться, и офицерам с большим трудом удалось их успокоить.

Будденброку все это было поставлено потом в вину. И его «медлительность», и даже то, что он не пришел похоронить павших под Вильманстрандом шведских солдат. Но шведский генерал справедливо полагал, что с этим справятся местные жители и пасторы. Солдаты его корпуса болтали меж собой, что Будденброк имел, якобы, родственников в Выборге, а потому и не спешил на встречу с русскими.

— Барон курвильский, — шептали презрительно в спину караульные, когда Будденброк проходил посты.

Постояв несколько дней в Курвиле, Будденброк отдал приказ возвращаться назад, к основным квартирам в Кварнбю, тем более, что со дня на день ожидался приезд нового командующего армией Левенгаупта.

Начиналась осень… Осень, которой суждено было войти в историю российскую очередным переворотом во власти верховной, власти самодержавной.

Глава 12 Граф Левенгаупт — командующий шведской армией

На третий день сентября 41-го года в армию, наконец-то, прибыл ее главнокомандующий граф Левенгаупт. Будденброк, в душе радуясь (ноша неподъемная, бестолковая и невыполнимая свалилась), но внешне выглядел хмуро и опечаленно, передавал начальствование корпусом. Повода для радостей было мало. Разгром Врангеля под Вильманстрандом, его плен и гибель отряда произвели в Швеции удручающее впечатление. Государство осталось лицом к лицу с действительностью суровой, без прикрас. Проиграв баталию, да еще в самом начале войны, шведы лишились, во-первых, укрепленного пункта, который, находясь в пяти шведских милях[29]от Выборга, прикрывал Финляндию и давал возможность оттуда вторгаться в русскую Карелию. Во-вторых, получив пощечину, шведы уже не смогли опомниться, потеряли драгоценное время, а наступившая промозглая дождливая осень и холодная зима за ней перечеркнули окончательно все планы. И в-третьих, шведы лишились в деле под Вильманстрандом многих храбрых и способных солдат и офицеров.

Правда, сам Левенгаупт не разделял сию точку зрения. Дело под Вильманстрандом он считал хотя и проигранным, но, во всяком случае, принесшим мало вреда шведам. В своем донесении в Стокгольм он писал: «Участвовавшие в этом деле русские войска — суть цвет их армии. Нам поэтому нет причины скрывать, что мы проиграли дело, при котором 3000 человек в продолжение шести часов защищались против корпуса от 16 до 18 000 человек. И ретировались потом, подавленные множеством, положив на месте 8000 своих противников».

Страстью к преувеличению одержимы были все полководцы. Уменьшив состав корпуса Врангеля до 3000 человек, Левенгаупт в то же время увеличил численность русских войск почти вдвое, и потерю их также. Оно и не стыдно! Слабый шведский отряд достойно проявил себя перед лицом многократно превосходящего противника, уничтожил половину отборных русских войск в Финляндии и с честью отступил. Старый Ласси в победной реляции, что Ведомости Санкт-Петербургские напечатали, поступил похоже. Но скромнее был в преувеличениях.

Почему Левенгаупт продолжал гнуть линию, правительством «шляп» намеченную, остается загадкой. Нешто не видел, что творилось вокруг? Ослеплен был идеями собственными. Верил в несбыточное. Но и потом, когда увидел всю глубину катастрофы, в которую ввергли они и Швецию, и Финляндию, не попытался спасти, а превратился, по сути, в агнца жертвенного, что ведут на заклание, на эшафот то бишь. Однако ягненком его назвать язык не поворачивается. И не вели его — сам пришел к позору конечному.

Зато офицеры в армии Левенгаупта промеж себя были откровеннее:

— Ни мы, шведы, ни финны никогда не помышляли вести брань с таким сильным народом, какова есть Россия.

— А для шведской Финляндии, яко театра войны, никогда не может и быть полезной война, ибо оставит по себе на многие лета весьма пагубные следы.

— Тогда для чего все зачато?

— У генералов наших спросить о том надобно!

Брожение, брожение умов и настроений начиналось в шведской армии. Но не видел, не замечал этого Левенгаупт. Ослеплен был. Ох, как верили «шляпы» в обещания легкомысленной на вид цесаревны Елизаветы. Какой легкой и увеселительной казалась война из Стокгольма! Неудача под Вильманстрандом, потери, уничтоженная и сожженная русскими фортеция — все казалось Левенгаупту эпизодом, не заслуживающим внимания. Донесения французского посланника из Петербурга были витиеваты и туманны. Боялся, ох боялся Шетарди русского сыска, инквизиции ушаковской. Знал, что переписка перлюстрируется. Оттого и излагал все происходящее в русской столице иносказательно, языком эзоповым. Кто хочет — тот поймет. Или поймет как хочет. Вот и виделось все Левенгаупту в цвете радужном. Чуточку подождать и рухнет колосс русский, а благодарная цесаревна, Императрицею став, вспомнит подмогу шведскую, заслуги их в возвращении трона родительского, законного и отдаст им без боя, без брани все, что батюшка ея, Петр Алексеевич Великий, отобрал от Короля их Карла XII.