Мы с Юлькой сидели спина к спине возле большого дерева, обложившись тем, что осталось. Виднее становилось с каждой минутой. Сашка сидел возле другого дерева, как я его посадил, лицо у него было спокойное и красивое, как у павшего витязя с картины Глазунова, совсем не мальчишеское, хулиганистое и скуластое… Женька лежал посреди нашей полянки, глядя на верхушки деревьев и слегка улыбаясь. Теперь я мог разглядеть, что вокруг валяются не меньше двадцати трупов — мы взяли хорошую цену. И уж точно — нашу пальбу услышали в отряде! Не могли не услышать, а значит — «Смерч» будет и дальше гулять по Руси, сметая беспощадно гарнизоны врага, эшелоны, склады, наводя ужас на предателей и подонков…И при мысли об этом я улыбнулся и подтолкнул локтем Юльку. Но лес кишел живыми врагами — они подбирались со всех сторон, как утренняя нечисть…

— Бориска, — сказала она, доставая из кармана свою коробочку и равнодушно вытряхивая её содержимое, — надо галстуки спрятать. Не хочу, чтобы с меня его сняли… потом.

— Давай, — сказал я, снимая с шеи свой.

Мы сняли галстуки с ребят, и я попросил прощенья у них за то, что беру эти вещи. Юлька бережно свернула галстуки, сложила в коробочку, и мы, спрятав её под корнями дерева, отдали салют. Она — пионерский. Я — наш, скаутский. За минуты до смерти становятся возможными невозможные вещи, совмещается несовместимое. И, удерживая салют, я вдруг подумал, что враги не смогут меня убить. Просто не смогут. Я навсегда останусь здесь, среди родных деревьев, в небе, в воздухе, в траве, в ветре… И, наверное, там, в моём путаном и подлом времени, они тоже в конечном счёте проиграют. Как бы тяжко нам не было, как бы они не пыжились и не выхвалялись силой и могуществом — кто против нас? Кто против Бога и Святой Руси? Кто против гордого лица Сашки и посмертной улыбки Женьки? ЭТИ, что ли? Смешно… А уж если эти нас не одолели, то ТЕМ — и вовсе… Они сгинут. Мы останемся. Мы выйдем из туманов и утренних росных лугов, из заснеженных лесов и синего неба, из воздушных вихрей над жаркими полевыми дорогами и из тёмных речных омутов — выйдем как раз тогда, когда враги наши решат, что нас нет больше… Все, кто пал за Россию — и обрёл бессмертие.

Наверное, Юлька думала о чём-то подобном. На свой пионерский лад… Потому что она вдруг… запела, звонко и отчаянно:

А ну-ка — песню нам пропой, весёлый ветер,

Весёлый ветер, весёлый ветер!

Моря и горы ты обшарил все на свете

И все на свете песенки слыхал!

Каратели взревели и пошли на штурм…

…Мы не то что отбились, а заставили их залечь по периметру поляны. Юлька кашляла — пуля попала ей в живот — и сжимала пистолет. Я передёрнул затвор ЭмПи — пусто — и тоже достал «парабеллум». Юлька сказала:

— А я тебя любила. Только тебя, Боря… Сразу влюбилась, даже до того, как по морде дала, что ты меня поцеловал… — и снова запела, заставляя себя не кашлять:

Кто привык за победу бороться,

С нами вместе пускай запоёт:

«Кто весел — тот смеётся!

Кто хочет — тот добьётся!

Кто ищет — тот всегда найдёт!»

Я начал стрелять — они лезли на поляну. Сменил обойму, снова стрелял. Юлька содрогнулась, и я увидел, обернувшись, что в неё попали ещё раз — в шею, кровь брызгала струёй. Я бросил «парабеллум» и, обняв её, зажал рану ладонью. В мою руку изнутри толкалась кровь — толкалась убегающая Юлькина жизнь. Она зевала, уютно лёжа у меня на руках, и глаза у неё были спокойные и сонные. Нагнувшись, я поцеловал Юльку в мокрые от крови губы и тихо сказал:

— Дай мне по морде…

А когда распрямился — то увидел немца.

Он был огромен, этот атлет с рубленым лицом, шедший к нам от края поляны — молодой стройный офицер, решивший подать пример подчинённым. Форсисто примятая фуражка поблёскивала тусклым серебром. Настороженно смотрел на нас ЭмПи у бедра. А за ним поднимались остальные…

Немец подошёл к нам и остановился. Посмотрел на нас. Посмотрел вокруг. И, покачав головой, негромко сказал:

— О майн готт, дас ист киндер. Фир киндер, унд аллес… майн готт…[59]

— Ну что, — спросил я его, — как вам бой? То ли ещё будет…

Раздался выстрел — и офицер рухнул наземь, даже не дёрнувшись. Я повернулся — и увидел, как трое эстонцев с тупо-злобными лицами колют штыками Сашку, сжимающего в руке пистолет.

Это он выстрелил. Ожил. Чтобы выстрелить во врага.

Они кололи его снова и снова, хотя теперь-то он был мёртв уже точно…

— Борь, — прошелестела Юлька, — вот, — и я увидел, что у неё в руке граната. — Не оставляй меня им. Давай… вместе.

— Конечно, — ласково сказал я, прижимая её к себе. Они шли к нам — полицаи, эстонские каратели — а на краю поляны стояли трое егерей и смотрели на нас с холодным уважением. Я увидел, как один из них отдал честь — и двое других повторили его жест. Но мне было уже всё равно. Я обнял Юльку покрепче — и выпустил предохранитель гранаты, которую держал между своим животом и её спиной…

ЧТО ЭТО?!

НЕ НАДО!!!

Я НЕ ХОЧУ!!!

НЕ НА-ДО-О-О-О!!!

…Поляна была пуста. Шёл мелкий нудный дождик, неподалёку лаяла собака и взрыкивал никак не желающий заводиться двигатель. Девчоночий голос весело крикнул:

— Макс! Принеси!.. Пап, а чего он не несёт?!

Я встал, но тут же ноги подломились — пришлось снова сесть. Я не понимал, что произошло и не фиксировал происходящего. В голове остались обрывки мыслей. Кусты раздвинулись, показалась острая любопытная морда колли. Нашли?! С собаками… Следом появилась девчонка, одетая невероятно чудно, но весёлая и беспечная; она уставилась на меня и округлила глаза и рот, попятилась…

— Где немцы? — спросил я. Она попятилась дальше и закричала:

— Па-па! Па-ап!!!

А я вдруг всё понял. Стиснул зубы, но тоскливый вой прорвался сам собой и, запрокинув лицо к верхушкам осенних деревьев, я перестал его сдерживать, слыша, как прорываются в нём горькие слова:

— За что?! За что?! За что-о?!

Борька молча смотрел в окно. Молчание было таким долгим, что я не выдержал и спросил:

— А дальше?

— Дальше… — неохотно ответил он, не глядя на меня. — Оказалось, что это дочка одного бизнесмена, они застряли на дороге около Кабанихи… Ну, они меня подобрали, отвезли в больницу — я сильно не в себе был… Потом навещали часто. Девчонка смешная такая… Ну, сразу наши понаехали, родители — маму тут рядом со мной и положили с сердечным приступом… Я тут же закосил под амнезию, даже в областных газетах писали про этот случай — парень был неизвестно где четыре с половиной месяца, вернулся странно одетый, имеет след зажившего огнестрельного ранения, ФСБ зомбирует подростков из военно-патриотических клубов и использует их как снайперов и диверсантов по всему земному шару… Круто было. А правду я никому не рассказал, даже Вальке… Да и вообще, — он посмотрел на меня и усмехнулся, — выдумал я всё. А вы поверили? Если вы в музее закончили, то я прошу вас покинуть здание, у меня ещё работы полно. А вы и на автобус можете опоздать…